Из окна нижнего этажа за прибытием бывших монахинь уже наблюдали. Дверь тут же отворилась, и благопристойная супружеская чета неторопливо приблизилась к повозке.

— Катарина фон Бора? — вежливо осведомился хозяин. — Меня зовут Лукас Кранах, отныне я к вашим услугам, — произнес он и, положив правую руку на грудь, отвесил легкий поклон; его супруга тем временем с любопытством разглядывала женщин, сидящих в повозке.

Катарина покраснела. За всю ее жизнь еще никогда не случалось, чтобы мужчина кланялся ей или хотя бы галантно с ней разговаривал. Кроме отца Стефана, исповедника их монастыря, ну и, конечно, ее отца. Чувствуя, что на столь радушный прием необходимо что-то ответить, Катарина откашлялась и сказала:

— От всего сердца благодарю вас, господин Кранах. Очень любезно с вашей стороны, что вы и ваша супруга решились предоставить нам приют. Хочу уверить вас, что мы не намерены злоупотреблять вашим гостеприимством и будем пользоваться им не долее, чем вынудит нас крайняя необходимость.

— Как я вижу, вас одели во все новое, сестра… девица фон Бора, — вмешалась в разговор жена Кранаха. — Жители Торгау определенно не пожалели для вас средств, не так ли?

Катарина кивнула. Любая другая женщина под землю бы провалилась от стыда под столь откровенно оценивающими, неприязненными взглядами супруги художника. Но Катарина смотрела на нее открыто и спокойно, очаровательным движением оправляя на себе простое платье из зеленой шерсти, которое ей подарили для путешествия. Хотя большинство бывших монахинь непременно хотели, чтобы все видели их стриженые волосы, Катарина накинула на голову тонкое покрывало из выбеленного хлопка, которое только подчеркивало ее лучистые глаза и тонкую линию подбородка.

— Позвольте спросить, где мне найти доктора Лютера? — обратилась она к Кранаху. — Мне хотелось бы, повидаться с ним как можно скорее. В конце концов ведь именно ему, его сочинениям мы обязаны тем, что начинаем теперь новую жизнь.

Лукас Кранах подозвал одного из своих слуг, которые выгружали из повозки пожитки бывших монахинь, и попросил его проводить Катарину к церкви Святой Марии. Он объяснил, что с тех пор, как доктор Лютер вернулся в город, там его можно застать почти всегда.

Войдя под сумрачные своды церкви, Катарина заметила человека в черном одеянии, который, погрузившись в свои мысли, стоял перед алтарем. Тело его скрывала тень, но голова была освещена, из разбитого витражного окна на нее падал широкий луч света. Катарина вдруг почувствовала страх, ей захотелось развернуться и убежать, но за ее спиной, в дверном проеме, в нетерпении стоял слуга Кранаха, внимательно наблюдая за ней. Она немного выждала, а потом медленно подошла к человеку у алтаря.

— Прошу прощения, я ищу доктора Лютера! — Катарина улыбнулась своей сияющей улыбкой, но человек смотрел на нее в полном недоумении, потом глубоко вздохнул и нахмурился. Катарина ему явно помешала.

Она набралась смелости и снова обратилась к нему:

— Извините, господин, но я и мои сестры недавно бежали из монастыря в Нимбшене…

— Так что же привело вас сюда?

Человек сердито смотрел на молодую женщину совершенно не похожую на монахиню. Своей чинной, вежливой манерой говорить и гордой осанкой она напоминала дворянку.

— Ведь доктор Мартин Лютер живет именно здесь? — спросила Катарина. — Он призвал монахов и монахинь служить Господу в миру, а не за монастырскими стенами. Именно это мы с сестрами и решили сделать.

Собеседник смотрел на Катарину с недоверием. Он подавил в себе желание рассмеяться, хотя ему вдруг очень этого захотелось. «Непостижимо! — подумал он. — И все это после горестей последних дней!» Поспешным движением руки он указал даме на скамью.

— Добрый господин, нас вывезли из монастыря в бочках из-под селедки. Если бы у меня были длинные волосы, они до сих пор пахли бы рыбой. Два дня и две ночи мы провели в открытой телеге под ветром и дождем. Я устала и очень голодна. Будьте так добры, скажите мне, где…

— Ну хорошо, хорошо, — перебил ее незнакомец и вздохнул. — Вы все равно от меня не отстанете, пока не добьетесь своего. Мартин Лютер — это я.

— Катарина фон Бора. Я… Мне так много нужно было вам сказать, но теперь… теперь я почему-то не нахожу слов.

Мартин взял ее руку и снисходительно улыбнулся.

— И, насколько я могу судить, это вас пугает.

«Да нет, не путает», — подумала Катарина. Она смертельно устала, она мечтала о еде и о мягкой постели с белоснежными простынями. Наверное, она напрасно сразу побежала к Лютеру. Бледное, изможденное лицо этого человека свидетельствует о глубоком, затаенном горе, которое он носит в себе, о мрачных мыслях, которые не позволяют ему испытывать радость, что, судя по всему, вовсе не чуждо его натуре. А вдруг она поможет ему одолеть эти заботы? Больше всего на свете в этот момент она хотела стать подругой и защитницей этого человека.

— Слуга Кранаха сбежал от вас! — Голос Мартина, прервал ее размышления. — Не стоит сердиться на него за это. Парень влюблен в одну девушку здесь, по соседству.

— Счастливчик… — прошептала Катарина. — Наверное, и со мной это когда-нибудь могло бы случиться, но, вероятно, слишком велик груз тех лет, что я провела в монастыре.

— Хорошему вину нужны годы, чтобы созреть.

Катарина ничего не ответила. Она встала, улыбнулась Мартину своей лучезарной улыбкой и выбежала из церкви.

Виттенберг, июнь 1525 года

Солнечным летним утром жители Виттенберга отмечали праздник столь необычный, что весть о нем в мгновение ока разнеслась по всей империи. То и дело раздавались оскорбительные, возмущенные или, по меньшей мере, озабоченные возгласы, когда стало известно, что Мартин Лютер, который хотя и жил по-прежнему в Черном монастыре, но уже давно расстался с монашеской рясой, решил сочетаться браком с бывшей монахиней Катариной фон Бора.

Под звуки флейт многочисленных шпильманов и фокусников нарядно одетые люди танцевали на улицах и площадях. Городские советники и купцы угощали простой люд вином, а в центре рыночной площади жарились на вертелах сочные поросята и гуси. Все были в великолепном настроении.

Само венчание удивительной четы провел городской священник Бугенхаген; по старинному обычаю оно состоялось почти в сумерки на ступенях церкви Святой Марии. Там, при свете сотен мерцающих свечей и светильников, Мартин и Катарина дали друг другу вечный обет супружеской верности. Лицо Катарины, которая была в платье из кремовой тафты и в белой шелковой фате, сияло счастьем.

Оба, и Мартин, и Катарина, долго обдумывали этот шаг. Они хорошо понимали, что их свадьба будет не только радостью для друзей, но и подольет воды на мельницу их врагов. Но в конце концов для Катарины это было не так уж важно, а Мартин чувствовал, что пришло время на собственном примере доказать справедливость своих размышлений о вредности целибата и о значимости жизни в супружестве.