– Когда оно ножом по живому режет? Да, имею.

– Ну, так на то оно и искусство, чтобы наши чувства бередить и затрагивать понятные каждому мотивы!

– А ты не береди и не затрагивай. Всеми богами тебя молю и заклинаю.

– Как скажешь, Бычок. Раз ты так хочешь, обойдемся без песен. Вот только станет ли тебе от этого лучше?

– Не знаю,– тяжело вздохнул Скофа.– Надеюсь, что станет.

Не так он представлял себе возвращение домой. Совсем не так. Да, он ждал всякого, но никогда не думал, что окажется чужим и нежеланным в собственном доме. Идя по улицам родного города, он то и дело украдкой оглядывался, в призрачной надежде, что сейчас его догонит Сардо и извинится перед ним. Что брат скажет, что Виэтна просто взбесилась от беременности, да и вообще бабу слушать резона нет. И обняв за плечи, поведет назад, под крышу родового дома. А там он вновь сядет за стол и расскажет юным племянникам о войне и походах. О ярости и жестокости дикарей. О битвах и трудностях солдатской жизни. И, конечно же, о той удивительной встрече в лесу, во время которой он спас самого полководца и в доказательство своих слов покажет изумленным мальчишкам дорогущую серебряную флягу…

Вот только улицы Кэндары были пусты, и никто не спешил по его следам.

Покинув черту города, они побрели меж оливковых деревьев, сохраняя молчание. Путь их вновь вел не на Прибрежный тракт, а к Лысаку, где они условились встретиться с Эйном. Ночевать в городе они и так не собирались, а после встречи с родными, Скофе и вовсе не хотелось больше задерживаться в ставшей для него такой чужой Кэндаре. Вскарабкавшись на холм и разведя костер из собранного по дороге сушняка, они уселись у старого дуба, прислонившись спинами к его большому стволу.

Пламя приятно потрескивало и согревало. Хотя через пару дней уже наступало лето и днем солнце начинало нещадно палить, ночи все ещё были холодны.

– Ну как, отошел Бычок? – Мицан протянул к огню руки.

– Да вроде отошел. Только вот на душе как было гадко, так и осталось. Вот скажи мне, Мицан, неужели все так, как Виэтна говорила? Я что, и вправду семью предал, когда в тагму ушел?

– Женщины, что с них взять? – пожал плечами Мицан.– Они всегда требовательны, придирчивы и мстительны. Я вообще считаю, что в том, что наша страна такая огромная, исключительно их заслуга. Понимаешь ли, Бычок, наши женщины всегда были настолько алчными и склочными, что праотцам война по сравнению с ними казалась чудным праздником. Ведь только там они могли отдохнуть от вездесущих кровопиек. Расслабиться, так сказать, в мужской компании, вдоволь подраться и вдоволь поразвлекаться с покоренными наложницами, что были готовы служить и радовать, а не пилили по каждому поводу и без повода. Вот наши предки и бежали с мечами наперевес. Бежали, бежали и бежали, пока не уперлись в Айберины на юге и в Харланны на западе. И вот тогда неожиданно выяснилось, что все это время за ними следовали их милые фурии. То есть прости – достопочтенные женщины Тайлара. Вот только они думали, что теперь нам от них никуда не сбежать, а посему принялись пить нашу кровь с утроенной силой, но мы-таки нашли одну лазеечку, а скоро, чувствую, найдем и ещё пару.

– Забавная мысль,– рассмеялся Скофа,– Надо будет запомнить. Вот только в одних ли женщинах дело? Семья моя, похоже, Виэтну то поддерживает. Она просто самой смелой и говорливой среди них оказалась.

– И что с того? А что ты вообще ждал спустя столько лет разлуки? Слез, радости, долгих объятий и безусловного принятия? Пойми ты, наконец, нас забыли, Бычок. Забыли и из жизни вычеркнули. Да, когда то мы были для них родней, но потом бац и прошло двадцать лет. И теперь у них своя жизнь, а у нас своя. И уходили мы жалкими сопляками, а вернулись матерыми мужиками, от которых за версту несет кровью и смертью. А такой запах многих до дури пугает, Бычок. Не хотят они такой запах у себя дома нюхать. Так что выкинь ты все эти страдания из головы. Тагма наша семья. Солдаты братья, отцы – командиры, а жены – шлюхи при лагере. И нет у нас другой судьбы.

– Ага, только через пару дней кончиться эта наша семья. Возведут нас в ветераны, помажут бычьей кровью, вручат почетные значки и все. Снова каждый сам по себе будет. И как тогда жить, если домой уже не вернуться? Я ведь знаешь, не просто так семью и город бросил. Подвиги, приключения, богатство, все это так, вздор безусого юноши. Да, не скрою, жизнь давильщика мне быстро оскомину набила. Все так. Но не так уж и сильно, чтобы в солдаты пойти и всю привычную жизнь оставить. Меня же в тагму вина погнала. Должок один.

– Опять ты из-за Эйна сокрушаешься?

– Да, из-за него… Я ведь тогда, когда нас соседские с палками бить пришли, впервые струсил. Понимаешь? Впервые побежал. А он остался. Но так кто же знал, что все так обернется? Кто же знал, что ему глаз вышибут? И как я мог его после этого одного ещё раз бросить? Как я мог за ним не пойти, а? Мы же с ним с рождения вместе были. А теперь, получается, что должок я выплатил, а возвращаться-то мне и некуда вовсе. И что, неужели все эти двадцать лет впустую прошли?

– Впустую? Это ты войну, походы и сражения пустым считаешь? Любопытные у тебя замашки, Бычок.

– Эх, великие горести, прав ты, конечно. Не впустую годы прошли. Мы многое пережили и многое сделали. Да и вообще – на все воля богов. Какую судьбу они нам отмерили – такой нам и жить. Другой не будет. Вот только все равно на душе теперь совсем паршиво. Проклятье! У тебя, случайно, вина с собой нету?

– Только то, что я у твоих родных выпил. Но оно вряд ли тебе по вкусу придётся.

Скофа стукнул его кулаком по плечу так, что Мертвец завалился на бок.

– Нет, правда, надо как-то тебя отучить лягаться, а то не ровен час – зашибешь насмерть,– сказал он потирая ушибленную руку.

– Тебя-то? Тебя даже харвены зашибить не смогли. А уж они то старались.

Солдаты рассмеялись. В этот момент кусты на краю холма зашуршали и, раздвигая их, в круг света вошла высокая фигура, закутанная в красный шерстяной плащ.

– О, с