Какое мне было дело до чьих-то порицаний! Я хотела одного — остаться при дворе.

Уже отправляясь домой, я увидела у дверей Лувра, где жила английская королева, карету г-жи де Боесс, которая немедленно вышла из экипажа и подошла к дверце моей кареты, чтобы поговорить со мной. Ее муж происходил из рода де Ла Форс и был близким родственником г-на де Лозена, поэтому мы иногда встречались, хотя эта дама мне не нравилась, так же как и ее похождения. В эпоху Регентства, когда ее еще звали г-жой де Ланже, она наделала много шуму; в девичестве же она была мадемуазель де Куртомер де Сен-Симон из Нормандии. Герцог де Сен-Симон относится к младшей линии Куртомеров: что бы там ни говорили, это семейство, вследствие брачных союзов, знатнее, чем его.

О том, что с ней случилось, крайне затруднительно рассказывать; между тем в ту пору подобное были принято, и никого это не смущало, даже самых ревностных поборников добродетели. Теперь люди стали серьезнее, они не хотят называть вещи своими именами, и если то, в чем меня уверяли вчера, правда, если король увлекся г-жой де Ментенон, то, стало быть, приближается время ханжей: к счастью, мне не доведется его увидеть. Тем не менее я расскажу вам историю г-жи де Боесс;

«Позор тому, кто дурно об этом подумает»; Парламенту пришлось издать по этому поводу постановление.

Господин де Ланже терпеть не мог дядю и опекуна своей жены г-на де Куртомера, ее матушку маркизу де Ла Каз, снова вышедшую замуж, а также ее деда, старого председателя Мадлена; он разрешал г-же де Ланже общаться со своим родственниками только посредством судебных тяжб (она была весьма богатой наследницей). Господин де Ланже был страшным ревнивцем: он не отпускал жену одну даже в церковь и свирепо смотрел на церковных сторожей, когда они задевали ее сиденье, проходя мимо. Супруги были гугеноты; муж давал жене читать Священное писание с собственными комментариями; он даже предложил ей уединиться вдвоем в их доме в Куртомере и хотел заказать поворотный стол, с помощью которого им должны были подавать все необходимое, чтобы они не расставались ни на минуту.

Эта ужасная ревность возбудила в родственниках подозрение; несколько слов, вырвавшихся у молодой женщины, навели их на мысль, что этот брак не похож на другие; они хитростью заманили г-жу де Ланже к ее тетке г-же Лекок, чтобы как следует ее расспросить. В итоге женщина во всем призналась: г-н де Ланже не мог исполнять свой супружеский долг. Какой тут поднялся шум! Тотчас же добряк Мадлен взбудоражил своих коллег тем, что было им названо дурным обращением графа с женой, и постановление о расторжении брака было вынесено в ту минуту, когда этого никто не ожидал.

Стороны стали обмениваться взаимными обличениями. Семейство де Ланже возмутилось и потребовало проведения в присутствии назначенных судом свидетелей испытательного соития супругов; им в этом отказали, и они отправились к гражданскому судье в связи с тем, что обе стороны принадлежали к протестантскому вероисповеданию. Сколько церемоний! Теперь нам уже не приходится этого опасаться. Каков бы ни был твой жребий, его придерживаются, изменяя лишь его последствия.

Ланже был статный и привлекательный мужчина. Мне известны эти и многие другие подробности, о которых я умолчу, от отца, наблюдавшего всю эту историю собственными глазами. Госпожа де Франкто-Каркабю, увидев Ланже в суде, сказала маршалу:

— Увы! На кого теперь можно положиться? Рыночные торговки поджидали ревнивца у дверей гражданского судьи и говорили друг другу:

— Ах, кумушка, дай-то Бог, чтобы у меня был такой пригожий муженек! Женщины были на стороне Ланже; они возмущались поведением его жены и тем, на какие унижения она себя обрекла, чтобы достичь своей цели. Гражданский судья отнесся к г-ну Ланже благосклонно, и тот не лишился бы жены, если бы у него хватило ума не требовать испытательного соития. Тяжба тянулась два года; в Париже только об этом и говорили. Женщины, даже самые отъявленные ханжи, привыкли обсуждать это дело; дошло до того, что моя матушка, отличавшаяся необычайной строгостью нравов, незадолго до этого отправившая Нинон к мадлонеткам, и та надрывалась, защищая г-на де Ланже. Маршал же насмехался над этим в гостиных.

По данному поводу сочинили поистине злые стихи, и все уличные песенки были посвящены этой дурацкой истории. Ланже называли «Испытанный маркиз»; лакеи повторяли друг другу это прозвище, и многие знали беднягу лишь под таким именем. Госпожа де Севинье довольно дерзко сказала ему:

— Сударь, причина вашей тяжбы таится в ваших штанах.

А г-жа де Рамбуйе говорила:

— Этот человек то и дело петушится.

Госпожа де Севинье! Госпожа де Рамбуйе! Первые из блюстительниц нравственности — от одной их сомнительной остроты люди падали в обморок!

Даже певчий хора Берто кричал по этому поводу. То был один из итальянцев из числа приглашенных кардиналом Мазарини на женские роли в музыкальных комедиях, ставившихся по его указанию. Спрашивается, не тот ли это совок, что смеется над кочергой! Ланже отвечал, когда ему такое говорили, с не свойственным ему остроумием:

— Я вовсе не кочерга, а вот он и в самом деле совок. Этих певцов, с легкой руки г-жи де Лонгвиль, называли недужными: слушая одну из их ариетт, она наклонилась к мадемуазель де Сеннтерр и прошептала ей на ухо: — Боже мой, мадемуазель, как этот недужный хорошо поет!

В результате получилось довольно забавное прозвище. У г-жи де Мотвиль был чрезвычайно скучный брат, которого тоже звали Берто; он надоедал всем, заставляя слушать свои стихи. Этого Берто прозвали ненужным, а другого Берто — недужным.

Госпожа де Ланже не выражала особых сожалений по поводу случившегося, ее нисколько не трогали оскорбления, которым она подвергалась, и она спокойно играла в булавки со своей кузиной. Ни муж, ни жена не захотели мириться, и испытание было проведено; несостоятельность г-на де Ланже подтвердилась, и он лишился жены.

Гугеноты были настолько этим обижены, словно вся их религия потерпела урон; что касается г-жи Лекок с племянницей, то они принимали поздравления, как будто речь шла о рождении мальчика. Ланже продолжал бывать повсюду, что приводило всех в недоумение; он отважился даже явиться на бал, где его встретили удивленным шиканьем. Бедняга заказывал музыку для Ла Мот-Аржанкур, ухаживал за мадемуазель де Мариво и в конце концов женился на сестре герцога де Навая — мадемуазель де Сен-Жанье, у которой от него родилось двое детей.

Такому мужчине нужна была именно такая женщина. Вот одно из ее деяний: у нее была престарелая тетушка, не желавшая оставлять племяннице наследство. Однако та заставила тетушку это сделать: она совершила в своем замке насилие над старушкой, заперев ее в одной из комнат, где не было ничего, кроме четырех стен, и держала ее там без еды и воды; позднее она посадила в шкаф, где в этих краях обычно хранили солонину, двух дворян. Они пробыли там трое суток без воды и еды. Говорят, что впоследствии она таким же образом солила Ланже.

Что касается мадемуазель де Куртомер, то она, как вам известно, стала г-жой де Боесс и умерла молодой, родив немалое количество детей: три ее дочери живы, и неизвестно сколько отошло в мир иной. Она так и не оправилась от своего позора и насмешек. Поскольку человек никогда не судит о себе верно, г-же де Боесс взбрело в голову стать придворной дамой, ведающей гардеробом Мадам. Вот почему она приехала к английской королеве и вот почему задержала меня на ходу, чтобы посоветоваться со мной.