С американской стороны базу возглавлял командор – лейтенант Стенли Черняк, а первым командиром авиагруппы с советской стороны был полковник В. Н. Васильев, разбившийся впоследствии при перегоне самолета.

Переучивание летчиков происходило 20 дней. После приемки готовых самолетов их перегоняли своим ходом.

Формировали отряды по четыре самолета. В каждый самолет для связи с диспетчером сажали американских или английских штурманов, радистов. Самолеты взлетали в Элизабет-Сити, брали курс на Тандер (на острове Ньюфаундленд, Канада), затем – на Рейкьявик (Исландия). На Рейкьявике американских или английских радистов высаживали, и они возвращались обратно в США, наши же после отдыха и дозаправки следовали в Мурманск. Протяженность трассы была 8325 километров, полетное время – 50 часов.

И если в полете до Рейкьявика опасность была невелика и самолетам ничего не угрожало, кроме погодных условий, то после него вероятность встречи с немецкими истребителями резко возрастала. Кроме того, значительная часть трассы проходила над Финляндией. Финны патрулировали свое воздушное пространство сами, но на «мессерах».

При перегонах были и небоевые потери. Пропал без вести самолет с экипажем под управлением полковника Н. В. Романова, разбились самолеты капитана Чикова, полковника Васильева.

Большинство «Номадов» получил Северный флот – 118-й ОРАП, 44, 53 и 54-й САПы, 20-я отдельная разведывательная эскадрилья. Появились они в Беломорской флотилии, на Черном море.

«Номад» был хорош. Он имел большой диапазон рабочих скоростей, мощное вооружение, прочный планер, большую дальность полета. Для экипажа – вполне комфортные условия и отличный обзор из кабины. Все самолеты имели радиостанции, а часть – и радиолокаторы, новинка по тем временам. Ни один из «Номадов», поставленных в СССР, не был сбит, но было потеряно девять самолетов по небоевым причинам.

В полках и эскадрильях еще с началом зимы, когда активность полетов из-за погодных условий снизилась, начали отбор экипажей для обучения на новых самолетах. Поскольку предстояла командировка в США, отбор производился не только по личным качествам пилотов – в комиссии участвовали замполиты и «особисты» полков. Куда же без них!

К своему удивлению, Тихон тоже попал в список. А удивился он потому, что был самым молодым в группе и младшим по званию. Среди капитанов и майоров он выглядел новичком, хотя был им ровней и боевых заслуг имел не меньше.

Списки часто менялись, и к каждому пилоту подбирался экипаж – ведь часть обратного пути экипажам придется вести самолеты самим, над вражеской территорией.

В экипаж к Тихону попал штурманом младший лейтенант из «безлошадных», ранее летавший на «пешке», и трое воздушных стрелков, совсем молодых парней – после краткосрочных курсов. А еще – радист и механик. Механик – из технарей – в число бортовых не входил, но его надо было знакомить с устройством самолета, обслуживать-то технику ему. Самолет никто из них вживую не видел, даже на картинках. Слухов ходило много, самых нелепых, а иной раз – и смешных.

После новогодних праздников членов экипажей от полетов освободили и почти ежедневно проводили с ними собрания – как следует вести себя за границей советскому человеку. Никаких контактов с иностранцами вне служебного времени, никаких разговоров о политике, о воинских частях, откуда прибыли. На возможные провокации не поддаваться. После одного из собраний раздали тоненькие словари – англо-русские и русско-английские – с приказом: изучать!

Мозги пилотам и членам их экипажей промывали и замполиты, и «особисты».

Как-то, оставшись наедине с Тихоном после обеда, один из пилотов сказал ему:

– Ты знаешь, мне в экипаж «подсадную утку» дали.

– Не понял…

– Ты когда-нибудь видел воздушных стрелков в возрасте под сорок и с военной выправкой?

– Пожалуй, нет.

С выправкой, ходьбой строем и прочими воинскими ритуалами в авиации было плохо. Ну не может «сокол», особенно «сталинский», чеканить шаг в шеренге. Вольница, однако! Пытались замполиты и прочий околоавиационный люд бороться с этим разгильдяйством, но – с переменным успехом.

– То-то, – продолжил пилот. – А еще я видел, как он в Особый отдел ходил, дважды.

– Выходит, стукачка к нам приставили?

– Если после командировки его из экипажа уберут, значит, точно стукач. Кто же «особиста» в боевые полеты допустит?

– Ты только язык придержи, больше никому… Иначе не видать тебе Америки как своих ушей.

– А то я не понимаю! Ты-то парень свой, не один раз головой рисковал. Тебе и сказал, чтобы осторожнее был.

– За предостережение спасибо.

Посмотреть Америку хотелось всем. Многие до вой-ны своих областных центров не видели, что уж тут говорить о далекой заокеанской стране? Из США шли вкусные консервы, бензин, боевая техника – Тихон сам видел в портах Архангельска и Мурманска выгружаемые из трюмов судов танки, ящики с боеприпасами, продуктами, бочки с бензином и полуразобранными самолетами. Один раз ему даже перепало отведать апельсинов. В Союзе этот фрукт был большой редкостью, многие его не видели и не пробовали.

О заокеанской технике и продуктах, присылаемых из Америки, многие военные и гражданские отзывались одобрительно. Тушенку и колбасу в банках, как и яичницу из яичного порошка, Тихон пробовал и оценил их качество. Танкисты хвалили «Шерманы», летчики – «Аэрокобры», а водители – «Виллисы», «Доджи» и «Студебеккеры». Конечно, авиапарк СССР только на пятнадцать процентов состоял из самолетов, поставленных по ленд-лизу. И поставлены они были в самое тяжелое для страны время, но ложка дорога к обеду.

Конечно, американцы преследовали свои цели. Поставки по ленд-лизу поддерживали воюющие европейские страны, в первую очередь Англию и СССР, тем самым связав руки Гитлеру и не допустив распространения войны на территории США. Победили бы мы Германию без этой помощи? Однозначно – да! Но война тянулась бы дольше, и за ее окончание мы заплатили бы более высокую цену потерянными человеческими жизнями.

Зная историю, Тихон оценивал ленд-лиз уже с точки зрения его современности, а большое видится издалека.

Но настал час, когда всех, кто был в списках, собрали в последний раз. Напутствия, выдача новой формы – у некоторых к этому времени форма уже выцвела и обветшала, а ударить лицом в грязь перед союзниками все-таки не хотелось.

В первый раз Тихон застегнул на себе настоящий, кожаный, а не брезентовый ремень. И командирская форма была сшита из приличного материала, и сапоги не кирзовые, а яловые – роскошь…

В Мурманске их посадили на грузовой пароход типа «Либерти», в трюмах которого были оборудованы нары. Всем приказали до Рейкьявика на верхней палубе не появляться – немцы в первую очередь охотились за судами, шедшими с конвоями в Союз, которые везли помощь. Пустые транспорты из Союза их интересовали меньше.

Плыли долго, временами штормило. Судно переваливалось с борта на борт, многих укачивало. Однако в Атлантике стало уже спокойнее.