Мы с Наташкой во все глаза смотрели на молодого человека, все еще отдыхавшего на полу. Пожалуй, на свою дочь он тоже похож, но меньше, чем Марина. В смысле Юля, подруга детства Ксении, в данный момент составляющая неотъемную часть оборудования центрального отопления.

– Ну и как теперь прикажете его называть? – поинтересовалась у меня Наташка. – Помимо подлеца, бабника и предателя он же еще и наркоман Антон! Только теперь у него окрас однотонный, блеклый. Но натуральный цвет волос – не очень. То ли дело у Александра! И в прошлый раз Антон неудачно подобрал парик. У него определенно нет вкуса. То ли дело Александр! – Наташка согнулась пополам и заглянула на кухню. – Несчастные! Нашли на чем экономить! Ир, у них с Юлькой был один парик на двоих, темно-каштановый. Он удивительным образом не подходил к его ощетинившейся светлой порослью физиономии. Ир, ты не забыла? Этот тип нам за пиво должен.

– Вставай! – Мы и не заметили, как в наши ряды влился господин Горшков. – Надо поговорить, Тимур.

– Прежде чем принимать какое-либо решение, – я упорно избегала взгляда Родиона Тимофеевича, прямой наводкой буравившего мой умный лоб, – хочу напомнить, что он – прямой виновник покушения на Михаила Петровича Ельцова.

Собравшийся было встать Буйков издал какой-то хрюкающий звук и снова улегся.

– Неправда! – Голос из кухни дрожал от возмущения. – Можете считать его подлецом, но он не наркоман и не убийца!

– Я знаю, – спокойно подтвердил Горшков. – Вчера нашли виновников наезда. Это пара подвыпивших недорослей, угнавших неисправную машину с целью покататься. Только они уверяют, что Михаил сам выпал на дорогу. Вставай, Дюк. Еще успеешь належаться.

Последние слова мне совсем не понравились. Впрочем, кликуха Дюк – тоже. Тимур мог бы придумать себе и получше. Как-то сразу захотелось домой. Там дети, муж.

Он тут же обо мне и вспомнил. Мысли, как известно, материальны. Мелодия звонка моего мобильника ворвалась в напряженную атмосферу коридора и внесла хаотичное оживление. Все, кроме Родиона Тимофеевича, принялись разыскивать свои телефоны. Даже Буйков.

Очередной раз поприветствовать Димочку не успела, у него просто поразительная способность вываливать на меня кучу гневных вопросов, не дожидаясь ответов в порядке очередности. Я стойко терпела это шоу «Что? Где? Когда?». Не впервой! И только когда Димка пошел по второму кругу, повторяя вопросы, вынужденно отключилась.

Полминуты вполне хватило, чтобы подзарядиться терпением и отойти в сторонку. Незачем посвящать посторонних в семейные разборки. За это время Дмитрию Николаевичу удалось рассортировать вопросы по значимости и, перезвонив, остановиться на самом главном: почему в нашем доме лежит неизвестное покалеченное лицо мужского пола. Голос у меня даже не дрогнул.

– Наверное потому, что ему трудно сидеть, а стоять вообще невозможно. У «лица» сломана правая нога, треснуло правое предплечье и что-то там не срослось с ребрами, тебе лучше знать. Именно ты уточнял диагноз «лица» в клинике Склифосовского. А еще его желательно не кантовать. У лица в анамнезе сотрясение мозга.

В трубке что-то мягко шуршало. Кажется, у Димки вышло из строя физическое переговорное устройство. Я с тревогой принялась уговаривать его выпить воды. А еще лучше, зеленого чая. Наверное, он послушался, поскольку буркнул, что ничего не понимает, и выдал новый вопрос:

– Зачем ты притащила его сюда?

– Это не я! Это Славик. Мишурик не выжил бы на Наташкиной даче. – Не объяснять же Димке всю подоплеку.

– Кто?! Мишурик?!

Мне показалось, Дмитрий Николаевич возмутился тем, что мы таскаем домой все, что плохо лежит в других местах. Слышимость была не очень.

– Если тебе не нравится присутствие этого калеки в нашем доме, можешь отправить его в свою больницу. Собственно говоря, для тебя же и старались. Ты же классный специалист. Вячеслав тебе поможет.

– С моим появлением дома твой сын немедленно испарился. Правда, успел сообщить, что в комнате на диване лежит загипсованное послание «от маменьки».

– Дима, я скоро приеду и все объясню.

– Можешь не торопиться. – Муж отключился.

Это было очевидным намеком на то, что я Димке больше не нужна. Знала бы, заранее приготовила домашние пельмени. Но не впрок. С ними ему было бы гораздо труднее пережить потерю. Горечь приятных воспоминаний просто не позволила бы с ней смириться.

Следующий вызов прозвучал почти сразу. Мне, собственно, и говорить ничего не пришлось.

– Умница! – заявил мне Листратов и отключился. Скорее всего, боялся наговорить лишнего. И наговорил бы. Ни за что не призналась бы в звонке по рекомендованному им через Димку номеру.

Тем временем обстановка в квартире Горшковых изменилась. Родиону Тимофеевичу удалось уговорить Буйкова оторваться от пола, и они вместе с Александром уединились в спальне. В кухне умывалась слезами Ксюшина подруга детства. Ее уже освободили от батареи, но она по-прежнему сидела на полу. В компании с Майкой. Сама Ксения Львовна с отрешенным лицом устроилась на табуретке в дверном проеме. Абсолютно спокойная Наташка грызла сухарь, запивая его непонятно чем из пивной кружки.

Юлька пыталась оправдаться. Уж кому-кому, а Ксюше хорошо известно, в какой обстановке она росла. Отец с маниакальным упорством и жадностью обрастал дензнаками, но при этом заставлял жену и дочь вести более чем скромный образ жизни. Боялся сменить домашнюю обстановку на тюремную. С другой стороны, его пугала возможность бандитских наездов. Правительственная тактика «шоковой терапии» вынудила скопидома частично рассекретиться. В срочном порядке был определен круг доверенных лиц, с помощью которых планировалось произвести обмен денежных купюр. Разумеется, за материальное вознаграждение. Небольшое. Каждому меняле старательно внушалось, что денежная сумма – все, что скопилось у семьи Ишаченко на лечение, а заодно и последующее погребение жены, соответственно, Юлькиной матери. Пока пенсионеры теряли в длиннющих очередях в сберкассы надежды на обеспеченную старость и последние запасы здоровья, оставшегося от военного и послевоенного лихолетья, господин Ишаченко мучительно страдал от затрат на взятки.

Несмотря на небольшие потери, семья по настоянию своего гегемона затянула поясок потуже. Ишаченко демонстрировал окружающим полное разорение. На третьем курсе института Юлька попробовала организовать бунт.

Девушке не хотелось спать на матрасе с деньгами в расползающейся от старости ночной сорочке, не говоря уже о чувстве постоянного унижения, которое ей каждый раз приходилось прятать за улыбкой благодарности, принимая наряды, подаренные женой Родиона Тимофеевича, Анастасией Андреевной. Та ухитрялась облагодетельствовать не только племянницу, но и ее подружку.

Юлькин бунт, больше похожий на истерику, захлебнулся в потоке красноречия папочки, за короткое время доказавшим полную никчемность дочери – ничего из себя не представляет, сидит на отцовской шее, бездумно расстрачивая получаемую стипендию на ненужную косметику.