раздавались всё громче. Но то, что там чаще упоминали герцогиню Эрилейскую, чем Теодоро, не радовало ни меня, ни его.

— Хотелось бы, чтобы это оказалось правдой, — проворчал Теодоро. — Не поверишь, душа моя, но я чувствую себя голым.

— Вы сами себе придумываете, Ваше Величество, — заметила я. — Вы даже не сразу заметили пропажу.

— Вор был слишком искусен.

— Простите, Ваше Величество?

— Я говорю, душа моя, меня обокрали и вору это просто так с рук не сойдёт.

— Вы кого-то подозреваете? — осторожно спросила я.

— Исчезновения начались после того, как теофренийские принц и принцесса проехались по стране с молебнами.

Кажется, Теодоро уже прикидывал, не стоит ли объявить под этим предлогом маленькую победоносную войнушку. Следовало выбить из его головы эти мысли показав их опасную сторону.

— То есть вы подозреваете Двуединого, Ваше Величество?

— Я так сказал? — поражённо повернулся он ко мне.

— Если Сиятельность исчезла после молебнов, значит, это воля Двуединого, Ваше Величество.

— А мне кажется, что Теофрения в этом замазана по самые уши, — упрямо сказал он.

— Вы можете спросить свою бывшую невесту, Ваше Величество, — предложила я.

— Душа моя, зачем мне поддерживать отношения с той, которую отверг сам Двуединый? — не моргнув глазом ответил он.

— То есть по снам вы ходите исключительно ко мне, Ваше Величество?

Он едва заметно поморщился. Значит, прав оказался Рауль: стены монастыря полностью перекрыли возможность общения Марселы и Теодоро. И это сильно облегчило наше с Раулем положение. Во всяком случае, в той части, которая отвечала за безопасность после подрыва Сиятельности.

— Душа моя, зачем мне тратить силы на кого попало?

— Если вы подозреваете в исчезновении Сиятельности Теофрению и имеете возможность выяснить, так ли это, то я не понимаю, почему вы это не делаете. — Я сняла очередной цветок, повисший на плече, и аккуратно положила его между собой и женихом на сиденье. К слову, там их уже целый пук набрался, но выбрасывать цветы из кареты считалось плохой приметой. — Правда, я вообще не понимаю, какая связь между молебнами Двуединому и Сиятельностью, Ваше Величество. Вы считаете, что Сиятельность Двуединому неугодна? То есть, по-вашему, вас он благословил, а я неугодна Двуединому, Ваше Величество?

Я подпустила в голос истеричности. Мне даже особо стараться не пришлось: похоже, это умение я получила вместе с телом.

— Эстефания, душа моя, что ты такое говоришь? — вытаращился на меня Теодоро. — Выверты твоей логики иной раз для меня слишком сложны. Я всего лишь сказал, что не желаю общаться с теофренийской принцессой. К чему мне она, когда у меня есть ты?

— А как же выяснение истины?

— Мне не нужна Марсела, чтобы узнать правду.

Именно этого я и боялась, поэтому не слишком настаивала на том, чтобы отправиться в особняк Эрилейских немедленно, а позволила себя уговорить выпить чаю в компании Теодоро. Правда, после того как к нам присоединился Бласкес, желание угощаться королевскими деликатесами резко пропало, зато появилось желание расстаться с ними прямо сейчас. Я запивала тошноту обжигающим чаем и старалась дышать через раз — к сожалению, совсем не дышать не могут даже Сиятельные.

— Наслышан уже Ваше Величество, — проворчал Бласкес. — Это было бы катастрофой, если бы это с вами случилось первым. Но, считайте, вы уже в самом конце. Осталось от силы человек десять. Да и то они уже все мигают. Кроме этой красотули. Она горит так ярко, словно не собирается потухать никогда.

Он уставился на меня тяжелейшим взглядом, вколачивающим противника в землю не хуже заклинаний, и я испуганно пискнула:

— Если вы думаете, что Двуединый передал мне Сиятельность Теодоро, сеньор Бласкес, то вы глубоко заблуждаетесь.

— Не думаю, что Двуединый имеет к этому отношение…

— То есть вы намекаете, что я обокрала короля? — уже отработанная на Теодоро истеричность пришлась как нельзя кстати.

— Куколка, не притворяйся тупее, чем ты есть, — грубо сказал Бласкес.

Как я понимаю, место будущей королевы не слишком почётно, если придворный маг позволяет себя такое поведение.

— Сеньор Бласкес, вы забываетесь.

— Нет, куколка, это ты забываешься. Точнее, забываешь нам рассказать, что с твоей тёткой, — наехал на меня Бласкес.

— Она не поставила меня в известность о своих планах, — отрезала я. — Она — опекун, я — опекаемая, если вы вдруг забыли, сеньор Бласкес. И потрудитесь обращаться ко мне на вы.

— Да, Уго, будь повежливее с моей невестой.

— Невеста? Расходный материал, — ничуть не стесняясь, выдал придворный маг.

— Уго, Эстефания — моя невеста, в будущем — твоя королева и мать будущего короля, — уже с угрозой в голосе сказал король.

— То есть у вас, Ваше Величество изменились планы, а вы не посчитали нужным мне об этом сообщить?

— Я их откорректировал с учётом сложившихся реалий. Сдаётся мне, донья Хаго была первой жертвой.

— Первой жертвой?

— Это последствия землетрясения в Пфаффе, — пояснил Теодоро.

— То есть, Ваше Величество, вы считаете, что донья Хаго не причина, а жертва? — даже с некоторой растерянностью спросил Бласкес.

— Эстефания, душа моя, а что ты думаешь? — лениво протянул Теодоро. — Донья Хаго с тобой не откровенничала?

Несмотря на отвратительное самочувствие, в ловушку я не попалась. Я не могла знать о руинах в Пфаффе, потому что у меня пропала память, а по легенде новых знаний взять было неоткуда.

— Простите, Ваше Величество, но мне нечего сказать, — покаянно ответила я. — Тётя не была со мной откровенна, так что я даже не поняла, что вы хотите узнать. Подозреваю, что это что-то из той области, которая для меня недоступна. — Я постучала указательным пальцем по виску и добавила: — Блоки никуда не делись. Но вы только недавно говорили про Теофрению, а теперь перешли на Пфафф.

— Теорий было несколько, — невозмутимо ответил Теодоро. — Но про Теофрению я говорил исключительно для проверки, душа моя. Уго, прими как данность, что донья Хаго не появится. Она, в некотором роде, была порождением Сиятельности. Сиятельность пропала, а с ней и наша надежда на сильную поддержку королевской семьи. Но и не пропади донья Хаго, ритуал становится невозможным из-за исчезновения одного из компонентов — Сиятельных.

Настроение у него было философское. Видно, уже успел смириться с потерей особого свойства,