в ходе разговора во сне сам не желая того, меня обнадёжил. Я его достаточно изучила, чтобы понять: он никогда бы не сказал о возможности сорвать свадьбу, если бы не считал, что близок к решению задачи.

— Я бы не стал ей доверять, — проворчал Бласкес. — И отпускать от себя до свадьбы — тоже.

Обращение к королю он опускал, а тот не обращал на это ни малейшего внимания. Закралось подозрение, что, когда они вдвоём, общаются ещё неформальней.

— Считаете меня преступницей, сеньор Бласкес? — не удержалась я.

— Разумеется, — процедил он, не приняв мой насмешливый тон. — Все, кто идут против воли нашего короля, — преступники.

— Уго. — Теодоро закатил глаза. — Не стоит ожидать от столь юного создания, что она будет выполнять в точности мои указания. Нужно быть к ней снисходительнее. Душа моя, позволишь себе лишнего, позволим и мы. А пока, Уго, убери всё лишнее из артефакта. Оставь только метку и сигнал. Это уже не просьба, а приказ.

Бласкеса скособочило, словно он внезапно осознал, сколь дурно пахнет и весь этот массив запахов обрушился одномоментно на его нежный нос.

— Слишком вы добры, Ваше Величество, — заявил он, но тем не менее убрал лишнее из артефакта перед тем, как надеть его мне на руку.

Металлическая полоска с шипением сомкнулась, и по ней зазмеился синий огонёк.

— Это чтобы желания не появилось самостоятельно снять, — буркнул Бласкес в ответ на укоризненное хмыканье Теодоро. — О вас же забочусь, Ваше Величество. Я бы вообще эту куколку для сохранности в тюрьму разместил. Оттуда она точно никуда не денется.

Теодоро рассмеялся, показав, что оценил шутку. У меня же появилась уверенность, что Бласкес не шутил, говорил именно то, что думал. Что поделаешь, в отношениях у нас была полная взаимность: с обеих сторон отвращение, временами переходящее в ненависть.

После этого у меня приняли клятву и наконец разрешили убраться из дворца, последнее я сделала с превеликой радостью. Даже вызывать собственный экипаж не стала, воспользовалась статусом невесты и затребовала королевскую карету, которая довезла меня до особняка Эрилейских.

Моему появлению действительно обрадовались. Экономка, так та вообще чуть ли не ворковала надо мной, выясняя, что я буду на ужин. Наверное, получила письмо от сестры, с которой мы сцепились в замке и которая решила, что со мной лучше дружить, о чём и написала. Я выразила желание поужинать чем-то лёгким и у себя в комнате, куда сразу направилась.

Она оказалась вычищена до блеска, и даже цветы в вазе стояли на туалетном столике, как тогда, когда я была здесь в последний раз и когда надо мной хлопотала Эсперанса. Почему-то именно о ней здесь вспомнилось. Всё-таки вина её была куда меньше, чем вина Эмилио. Можно сказать, Эсперанса по-своему меня любила и по-своему желала мне счастья. Нельзя же ждать полной адекватности от того, кто настолько придавлен флёром? Фактически, Эмилио просто использовал её, как инструмент, и сломал, когда нужда в ней исчезла. И стало мне настолько жаль покойную горничную, что даже слёзы на глаза навернулись. Я всхлипнула, а затем и вовсе разрыдалась.

— И это герцогиня! — раздался надо мной презрительный возглас. — Ревёт, как какая-то жалкая служанка.

Я подняла голову и увидела Катю, которую, похоже, опять притянуло ко мне. Надо признать, выглядела она блестяще. Боюсь, я так не выглядела даже до аварии, а что уж говорить после.

— Хочу и реву, — огрызнулась я, шмыгнув носом. — Тебе-то что?

— Ты портишь мою репутацию, а с ней и репутацию всех Эрилейских.

— Никто меня сейчас не видит.

— А когда увидит, у тебя будет опухшая физиономия, поэтому все поймут, что ты ревела, — безжалостно продолжила Катя. — Сиятельные не рыдают никогда. — Тут она заметила бласкесовский артефакт. — А это что за ограничитель? Кто посмел?

Она от злости даже более материальной стала. И вообще, что-то в ней неуловимо изменилось и я сейчас не про внешний вид. Я покрутила браслет, показывая переливы огня, которые с уходом из дворца ничуть не потускнели, и сообщила:

— Бласкес боится, что я сбегу от своего счастья.

Катя побледнела так, что этого невозможно было бы не заметить, даже если очень стараться.

— Неужели Теодоро потребовал, чтобы ты вышла за придворного мага? — ломким от ужаса голосом спросила она. — Как он посмел? Тётя никогда бы на это не согласилась. Бласкес не мог претендовать на мою руку по праву рождения.

— Он и не претендовал. Претендует сам Теодоро. Нас даже один раз в храме успели благословить.

— Теодоро? — удивлённо протянула она, совершенно успокоившись, и мечтательно заулыбалась. — Неожиданно. Он же планировал присоединить Теофрению?

— Подозреваю, в его планах ничего не изменилось, разве что увеличилось время реализации. Пришлось внести некоторые поправки.

Я покрутила на руке артефакт, который чувствовала, как нечто очень раздражающее. То ли, потому что напоминал о Бласкесе, то ли потому, что любая магия придворного мага была аллергеном для меня. От Кати моё движение не укрылось. Она зло поджала губы и неожиданно спросила:

— А где тётя?

Я чуть было не выдала, что доньи Хаго больше нет остановилась буквально в последний момент, сообразив, что в браслете могли быть и подслушивающие заклинания. Ладно, если просто решат, что я сама с собой разговариваю — Бласкес и без того уверен, что у меня не всё в порядке с головой. А вот если узнают, что донья Хаго не появится ни при каких условиях, мои нынешние проблемы могут сильно вырасти и видоизмениться. Поэтому я решила говорить так, как если бы меня слышали король и придворный маг.

— Понятия не имею. Бласкес уверен, что она хочет что-то выгадать, не показываясь никому на глаза.

— Мне нужно с ней посоветоваться. Срочно. — Было странно видеть себя прежнюю. И всё же это была не совсем я — слишком жёсткое было выражение глаз, я никогда себя не видела такой в зеркале. — Происходит нечто, чего не должно было случиться.

— Ничем не могу помочь, — злорадно ответила я. — Донье Хаго сообщили о том, что я вернулась, но у неё нашлись дела поважнее, чем появиться на помолвке племянницы.

— Я тоже не могу до неё достучаться, — неожиданно бросила Катя. — Похоже, собственные интересы она поставила выше семейных.

Она угрюмо смотрела в стену сквозь меня. Между бровей залегла