Даже в виде… гриба.

— Джерри тогда еще сказал, — не отказал себе в удовольствии предаться воспоминаниям Мехмед, — что президент, который принимает от рок-музыкантов чеки на сто тысяч долларов, позорит великую, пусть и переживающую трудные времена, державу. Он сказал, что дни такого президента сочтены, что не стоит иметь его в виду, когда думаешь о будущем.

— И он оказался прав, — с отвращением (он всегда пил спиртное, как если бы в стакане был смертельный яд) пригубил «Хеннесси» Мешок, — стопроцентно прав. А в 1994 году в Бостоне уже был не прав! — поистине мысль Мешка плавала автономно (как подводная лодка от базы) от логики. — Стопроцентно не прав! Я сказал ему об этом прямо в глаза! — Должно быть, Мешок видел себя храбрым маленьким иудейским Давидом, выступившим против огромного иудейского же Голиафа. — И то, что здесь сейчас, как вонючие болотные пузыри, вспухают и лопаются все эти Рыбокони, Муровиди, теперь вот этот… Берендеев, — следствие той ошибки.

— Саша, — неожиданно весело рассмеялся Халилыч, — ты в своем уме? На кого ты хвост поднимаешь?

— Какой хвост? Что я, собака? — разозлился Мешок. — Что это вообще такое «поднимаешь хвост»? — Похоже, Мешок (скорее всего, обманчиво) полагал, что из них троих он (в силу принадлежности к еврейской нации, что ли?) стоит ближе всех к живому богу — Джерри Ли Когану. — Ты позвонил, — ткнул пальцем в Мехмеда, как раз отхлебнувшего «Хеннесси», — попросил приехать, поговорить о деле.

— Мы и говорим о деле, — мягко заметил Халилыч, — другое дело, что дело, так сказать, не созрело… Или, напротив, созрело, как… гриб, и его уже срезали, а мы… — замолчал.

— Ну и давайте, черт побери, без этого вашего азиатского чинопочитания и жополизания, — раздраженно ответил Мешок.

«Нельзя, — подумал, глядя на него, Мехмед, — сидеть в офисе сутками. Теряешь чувство реальности».

Еще он подумал, что среди евреев встречаются неплохие парни, но всех их (и плохих, и хороших) губит неумение вовремя затормозить. Как в благом, так и в дурном они почему-то идут до конца, до упора. Ну а какой может быть упор в бизнесе? Миллионы и миллиарды — это не упор, это бесконечность, та самая перспектива, которая, в сущности, бесперспективна. Особенно, с грустной отвагой допил бокал до дна Мехмед, по мере наступления старости, превращения организма в живой пепел. Вот разорение, пуля — это да, упор. Но, так сказать, внезапный, точнее, антиупор, к которому вдруг приходят, хотя, как кажется, идут совершенно в другую сторону. Мехмед подумал, что беда евреев заключается в том, что они очень древний народ.

Вообще-то Мехмед был склонен считать необъяснимое стремление идти до конца, до упора не мужским, а женским качеством.

На это, помнится, обратил его внимание еще директор стадиона «Динамо» в Батуми — мудрейший человек, пострадавший по вине «сына ястреба», который в те годы сажал тех, у кого сейчас валялся в ногах, выклянчивая деньги для своей враз без России обнищавшей и погрязшей в войнах республики.

Мехмед пожаловался директору на буфетчицу, которая воровала и обвешивала так, как будто жила на земле последний день и при этом была совершенно уверена, что на том свете невозможно шагу ступить без денег. Мехмед один раз чудом спас ее от тюрьмы, разжалобив контролеров ее многодетностью, но буфетчица, молодая широкозадая бабища, похоже, не сделала выводов.

— Немедленно увольняй, — сказал директор. — Мужика еще можно как-то напугать, вразумить, бабу — нет. Она не остановится. В измене, ненависти к мужу и воровстве баба идет до конца.

— Почему? — уточнил Мехмед, который думал над этим, но пока еще не так чеканно и итогово.

— Не знаю, — пожал плечами директор, — наверное, они так устроены. Воровство в системе торговли — единственная статья в УК, по которой баб сидит в два раза больше, чем мужиков.

Директор стадиона «Динамо» в Батуми оказался не только мудрым, но и человеком с чувством юмора. Когда судья спросил, зачем он построил себе такой большой и высокий дом, директор ответил, что, как всякий праведник, стремился быть поближе к небу. Ни мудрость, ни отменное чувство юмора тем не менее не спасли его от тюрьмы.

Мехмед подумал, что советская система была отвратительна тем, что карала (не важно за что) лучших, пестовала же и баловала — худших. В своей ненависти к лучшим система тоже шла до упора. Быть может, это ее и сгубило.

«И ты туда же, — с огорчением посмотрел Мехмед на недовольного, как бы собравшегося складками Мешка. — Баб в торговле губила жадность. Советскую систему сгубила ненависть к мудрым и обладающим чувством юмора. Мешка обещали сгубить гордыня и глупость».

— Помните, какая была в девяносто третьем инфляция? — пророческим каким-то тоном, как ветхозаветный Бог на холме ожидающим откровений, трепещущим иудеям, произнес Мешок. — В России можно было взять все быстро, грамотно, а главное, еще до того, как это все начали делить и растаскивать. На всю страну вот так, — кровожадно провел ладонью по горлу, — хватило бы десяти миллиардов долларов. Главное было не дать им опомниться. Почему вовремя не продавили через наших людей в правительстве закон о допуске иностранных банков на российский финансовый рынок? Все бы кончилось, не начавшись. Но решение не было принято. Точнее, не было принято никакого решения, что во много раз хуже. Потому что, если решение не принимается, ситуация разлагается, как труп во влажной духоте, как… гриб!

— Если, конечно, это решение по части пересадки внутренних органов, заметил Мехмед.

— Инерция больших чисел, — задумчиво произнес Халилыч, — миллиарды тяжелы на подъем.

— Но легки на спуск, — вздохнул Мехмед.

— Саша, то, что говоришь, — безумно интересно, — налил себе коньяка Халилыч, — я готов тебя слушать до утра. Но это как-то связано с тем, что нам предлагает господин Берендеев?

— Малой кровью на чужой территории не вышло, — словно не расслышал его Мешок. — Так войны не выигрываются. Как следствие — в России создался инвестиционный, финансовый вакуум, своего рода смерч, а он, как известно, рождает опасных уродов.

— По-моему, — смутно припомнил встречу в Бостоне или где-то еще (сколько их было, таких встреч) Мехмед, — никто ведь насчет этих уродов и не обольщался. Спорили только, когда они — «Чары», «МММ», «Хопры», «Гермесы» лопнут: через год или полтора?

— Было и закрытое совещание, — Мешок значительно посмотрел на Мехмеда (тебя, мол, не позвали), — я на нем присутствовал, но мне не дали выступить. Там вылез этот… старый козел, ну, который еще Рейгану давал деньги, жрет в три горла, он потом еще отравился креветками!

Мехмед и, судя по всему, Халилыч понятия не имели, кто этот таинственный старый козел, дававший Рейгану деньги, жравший в три горла и в довершение всего отравившийся креветками.

— Он почему-то считается большим экспертом по России, хотя тогда все время называл Ельцина Леонидом и иногда путал с Лениным. Так вот, этот старый козел, — продолжил Мешок, — сказал, что, мол, даже хорошо, что разная сволочь вроде «МММ» или «Гермеса» аккумулирует огромные средства, отсасывает собственность, пухнет и даже пытается залезть в промышленность…