— Можешь не сомневаться, Джаред, — направляюсь к лестнице, но притормаживаю, оборачиваюсь и бросаю на него ещё один взгляд, надеясь, что он окажется последним. — И спасибо тебе… спасибо за всё… Ты дал мне многое. Мне этого не забыть.

Потеряв всякую надежду, его лицо искажается в страдальческой гримасе.

Больно смотреть на него. Невыносимо больно осознавать, что наша история подошла к концу, потерпев фиаско. Невыносимо трудно будет хранить этот день в своей памяти, но и забыть я его не смогу.

Нахожу в сейфе паспорт и торопливо спускаюсь по лестнице, вытирая свои нескончаемые слёзы. Проходя через холл, краем глаза замечаю, что Джаред так и сидит на полу, только теперь рядом с ним стоит початая бутылка скотча.

Лишь бы не начать грызть себя изнутри, если в итоге Джаред расклеится и сопьётся. Теоретически это ещё как возможно, да и прошлая ночь лишний раз доказывает, что на практике это тоже вполне реально. Но меня это уже не должно волновать. Я сделала свой выбор, и я должна чётко придерживаться ему, не обращая внимания на чьи-то слабости. Пускай даже, если это будут слабости человека, которого я когда-то любила.

Переступив порог этого дома, который теперь не кажется мне уютным, я впервые за долгое время, могу ощутить необычайное облегчение. Нет ни горечи утраты, ни душевных мук. Больше нет той тяжести в груди, что не давала мне ощутить безмятежный покой. Больше нет ни единого сомнения, а только лишь надежда. Надежда на то, что с Каем у нас всё сложится, а под словом надежда я подразумеваю многое.

Только я успеваю войти в родительский дом, как меня встречают громкие причитания матери. Не обращая никакого внимания на её попытки перемывания мне костей, я поднимаюсь в свою комнату, собираю в кучу все свои вещи и раскладываю их по сумкам. Я не маленькая, чтобы при каждом подвернувшемся случае отчитываться перед ней и в деталях пересказывать все события, произошедшие со мной за день. Я стараюсь вообще не разговаривать с ней, ограничиваясь лишь нечастым угуканьем и тягостными театральными вздохами, когда она начинает пороть всякую чушь по поводу и без.

Она должна понимать, что я очень рассержена на неё за то, что та, без зазрения совести, распускала свой язык и сливала Джареду всю информацию обо мне, вплоть до того, в чём я была одета.

Так вышло, что мои родители ещё лет восемь назад спелись с Джаредом, поэтому мать всегда была на его стороне, что бы между нами не происходило.

Но мне интересно, что будет, если я поведаю ей о том, какой же всё-таки её несостоявшийся зятёк на самом деле? Что будет, если я прямо сейчас выложу ей всю правду-матку?

Ответ до банальности прост: НИ-ЧЕ-ГО.

Думаю, что ничего ровным счётом не изменится. Когда мне только-только исполнилось 18, у мамы возникла идея фикс выдать меня замуж за перспективного и порядочного человека, коим Джаред и является в её глазах.

Все мы были слепы, а если ко всему прочему прибавить ещё и безумцев-фанатиков, какими являются мои родители, то не вижу никакого смысла начинать с ними споры. Я всё равно окажусь в проигрыше, потому что в отличии от них, у меня получилось прозреть.

— Дочка, ты возвращаешься к Джареду? Скажи, что это так! — в который раз вторит моя мать. Она ходит за мной по пятам и буквально клещами пытается вытянуть из меня хоть слово. — Да скажешь ты хоть что-нибудь наконец? Что с тобой происходит?

— Нет! — это всё, что я могу сказать.

— Нет, не возвращаешься или нет, ты не хочешь разговаривать со мной?

— И то, и другое, мама, — отвечаю, пока та с опаской поглядывает на мои доверху наполненные чемоданы.

— Тогда куда ты собралась в такое позднее время, да ещё с багажом?

— Я уезжаю! — отвечаю через губу.

— Вот те раз! И куда же, позволь узнать?

— Это тебе необязательно пока знать. Как только устроюсь на месте, я непременно позвоню папе и всё расскажу ему, но не сейчас. Я знаю, что ты всё растреплешь Джареду, а мне это не нужно!

Озадачившись, мама присаживается на мою постель. Кажется, что вот-вот и на неё снизойдёт, что я вольна делать то, что мне заблагорассудится.

— Дочка, я тебя не понимаю. Что могло такого произойти, что ты в спешке собираешь вещи? Тебя же никто не гонит отсюда. Зачем уезжать?

— Знаешь, мам, достаточно встретить одного человека, и твоя жизнь невероятным образом переворачивается, — улыбка самопроизвольно рисуется на моём лице. Я присаживаюсь рядом с мамой и с теплотой в голосе продолжаю: — Она наполняется красками, благодаря этому человеку. Один его взгляд — и вот… ты уже готова пойти на всё. Одно его слово — и ты забываешь обо всём на свете. Один поцелуй — и ты в его власти. Я счастлива, что смогла встретить такого человека. Это всё, что я могу сказать.

Мама тяжело вздыхает. Предполагаю, что сейчас продолжится её возмущённая тирада, только с удвоенной силой, но я ошибаюсь. Проявив снисхождение, она растягивает губы в понимающей улыбке, и тянется ко мне за тёплыми объятиями.

Боже, как же мне не хватало материнской ласки.

— Ох, доченька. Как же так? — шепчет, поглаживая меня по волосам. — Ты только не забывай о нас.

Больше я не произношу ни слова, но и мама вроде бы пошла на попятную и наконец-таки оставила меня в покое. Правда ни о каком покое и речи быть не может, поскольку до шести часов вечера я нахожусь в беспокойном ожидании, сидя на своих чемоданах. В начале седьмого я устраиваюсь на подоконнике и всматриваюсь на дорогу за окном, реагируя на свет фар, каждой приближающейся к моему дому машине, но ни одна из них так и не останавливается.

Когда стрелки на настенных часах показывают половину восьмого, тревога, которая поселилась у меня несколькими часами ранее, преобразовывается в самую настоящую бурю из дурных предчувствий и безысходного отчаяния.

Мне ничего не остаётся, кроме как написать ему сообщение, чтобы уточнить не изменились ли у него планы. Да и вообще, нужно было раньше об этом додуматься, но я чего-то боялась. Боялась того, что в итоге подтверждается: Кай не отвечает на мои сообщения. Он даже не читает их.

Дрожащими руками я набираю его номер. Долго вслушиваюсь в длинные гудки, пока механический женский голос не сообщает мне, что данный номер больше не обслуживается.

Нет, он не обманул бы меня, — убеждаю я себя.

Он не мог так со мной поступить. Этому должны найтись объяснения. Вероятно, что-то случилось, поэтому как можно скорее мне необходимо выяснить это, вместо того, чтобы изводить себя дурными мыслями и пустыми ожиданиями.

Хватаю ключи от машины, а заодно и свои чемоданы, которые в результате скидываю в багажник. На всякий случай прощаюсь с родителями и, плюя на все правила дорожного движения, мчусь к нему.

Господи, пожалуйста, хоть бы ты был дома. Я же сойду с ума, если мои мысли материализуются. Я точно этого не вынесу.