Убедительных доказательств этого у меня нет, но стоит отметить, что, когда речь заходила о ритуальных убийствах с участием рабов, римские авторы становились гораздо менее чувствительными. Человеческие жертвоприношения вдруг превращались в нечто занимательное, заслуживающее того, чтобы всё время о нём писать. Я имею в виду прежде всего ритуал, связанный со жрецом богини Дианы, должность которого называлась rex nemorensis. С латинского это переводится примерно как «царь рощи»[273]. Этот жрец обитал в небольшом святилище Дианы, расположенном рядом с густой рощей и маленьким озером в кратере потухшего вулкана неподалёку от Ариции. Это было уединённое и довольно дикое место, а ещё там росло священное дерево. Всё это уже немного необычно, но самым странным было то, что «царём» мог стать только беглый раб, и для этого ему нужно было убить своего предшественника в бою. Чтобы вызвать правящего «царя» на бой, раб должен был проникнуть в рощу и сорвать золотую ветвь со священного дерева. Порабощённым людям, жившим в Италии, должность жреца Дианы давала надежду на избавление от рабства. Того, кому удавалось преодолеть все препятствия – сбежать от поработителя, добраться до Аппиевой дороги (самой загруженной на полуострове!), пройти весь путь до Ариции, не попадаясь никому на глаза, проникнуть в рощу, отыскать нужное дерево, сорвать ветвь, прежде чем заметит жрец, начать ритуал и найти в себе силы, чтобы победить жреца и убить его – ждала свобода.

Человек, убивший правящего «царя» и занявший его место, был, как Грозный Глаз Грюм[274], обречён всю оставшуюся жизнь держаться настороже. Он всё время прислушивался к шороху листьев, гадая, не нападёт ли на него очередной отчаянный беглец, всё время озирался по сторонам, дожидаясь того дня, когда человек с обезумевшими глазами выскочит из рощи и вызовет его на бой, всё время был готов сражаться не на жизнь, а на смерть, убить или умереть. Одному «царю» особенно не повезло: он десятилетиями побеждал всех, кто бросал ему вызов, а потом императором стал Гай, который позавидовал его долголетию и нанял молодого и сильного раба, чтобы тот его убил[275]. «Царь» не мог и мечтать о покое. Римлян это приводило в восторг.

Восторженные рассказы о ритуале, связанном с должностью rex nemorensis, встречаются у множества римских авторов – от Овидия до Стация, от Светония до Плутарха, от Павсания до Страбона. Географам, поэтам, биографам и историкам эта история казалась слишком захватывающей, чтобы не поделиться ею с читателями. Овидию она так нравилась, что он вспоминал о ней целых три раза, в том числе – в эпической поэме о том, как знакомиться с женщинами («Наука любви»). Святилище Дианы упомянуто в очень длинном списке мест, в которых можно было встретить женщин и подкатить к одной из них. Из этого следует, что обиталище параноидального жреца-раба-убийцы притягивало туристов. Оно даже играет небольшую, но важную роль в «Энеиде»: чтобы спуститься в подземный мир и поговорить с отцом, Энею сперва пришлось добыть золотую ветвь. Схватка двух беглых рабов, наполняющая сердце чуткого стороннего наблюдателя отчаянием и страхом, римским писателям казалась всего лишь поводом для весёлой поездки за город, а грекам – очередной римской причудой. Жрец для них был в лучшем случае живым экспонатом, а Овидия вообще интересовали только девушки. Римских писателей не волновали люди, проходившие весь этот путь, сражавшиеся, чтобы получить эту должность. Их не ужасало осознание того, что эта традиция вынуждает людей убивать друг друга. Они просто не считали рабов людьми.

Ритуальные убийства такого рода не играли важной роли в жизни римлян. Это не более чем заметки на полях римской жизни, культуры и религии. Но эти маленькие пятна никуда не исчезали. Ещё несколько совершенно законных способов лишить человека жизни и рационализировать произошедшее. Ещё несколько ситуаций, в которых римляне сталкивались с убийствами. Ситуаций, каждая из которых ещё сильнее снижала ценность человеческой жизни.

Жизнь – для римского государства и римской культуры – не была ни дыханием, ни сердцебиением, ни чувствами, ни любовью, ни высшей нервной деятельностью, ни даже присутствием души, помещённой в тело Богом. Жизнь для них была неразрывно связана с общественными отношениями. Охраны заслуживала лишь жизнь, за которой общество признавало достоинство и величие. Если римское государство что-то и охраняло, то вовсе не своих обитателей, не людей, которые пекли хлеб, изготавливали одежду и обувь, перевозили вино и считали себя римлянами. Оно охраняло себя и свои структуры.

Неприятие убийства – концепция динамичная. Именно поэтому я трактовала понятие убийства так широко. Будет ли лишение человека жизни признано убийством, зависит от бесконечного множества факторов. Когда ретиарий расправился с четырьмя секуторами, нарушив правила – это было убийство, а когда секутор перерезал горло ретиарию, молившему о пощаде – всего лишь игры. Когда один человек прибивал другого к кресту, обрекая его на долгие страдания – это было наказание, а когда человек захотел скормить другого миноге – попытка убийства. Муж, выбросивший свою жену из окна, совершил убийство, а отец, задушивший дочь, которая занималась сексом вне брака, просто решал свои семейные проблемы.

Это вовсе не означает, что римляне не переживали, не плакали, не скорбели, когда умирал кто-то из их друзей или членов семьи, молодых или старых. Но в то же самое время каждый житель Рима был окружён порабощёнными людьми, раз в неделю проходил мимо крестов, спокойно смотрел на то, как преступников сжигали на улицах и бросали на растерзание диким зверям на арене, перешагивал через тела казнённых, которые волокли к Тибру, ликовал, когда его любимый гладиатор перерезал глотку противнику, и ничуть обо всём этом не переживал. Не говоря уж о том, что творилось за стенами частных домов. Намеренные убийства одних людей другими были так глубоко укоренены в повседневной жизни римлян, что, если начать об этом думать, становится нечем дышать.

Но исследование римских убийств демонстрирует не только это. Оно позволяет нам увидеть римский мир за мраморным фасадом, за мозаиками, красивыми зданиями и всей так называемой цивилизацией. Цицероны, сенеки и плинии, которых и в наши дни называют великими людьми и образцами мудрости, были рабовладельцами и, несмотря на всю свою любовь к морализаторству, сидели на играх в первых рядах. Храмы, послужившие образцами для большей части западных правительственных зданий, строились рабами, а вокруг них на крестах распинали мужчин, женщин, детей, а порой даже собак. На роскошных виллах, разбросанных по всей Европе и славящихся прекрасными фресками, мужчины выбрасывали из окон своих жён, женщины забивали насмерть своих рабынь, а младенцев хоронили в неподписанных горшках. Изучение убийств, совершавшихся в римском мире, позволяет нам увидеть мрачное нутро империи, жестокое варварство, заслонённое классицистической «мечтой о Риме». Оно позволяет нам посмотреть на римский мир глазами обездоленных, жертв, проигравших, а не только победителей. Римские убийства одновременно показывают, насколько похожи и насколько непохожи римляне были на нас. Потому что – в отличие от гладиаторов, рабства, казней на крестах и ношения носков с сандалиями – убийства до сих пор не вышли из моды.