Невропатолог заявился на городскую квартиру Фофанова с самого утра. Конечно, сначала он позвонил по телефону, ведь надо было договориться с «девяткой», ну и вообще, к членам Политбюро так запросто, без звонка не придешь. Но при этом попытался назначить свой визит чуть ли не на девять утра!

В итоге договорились на 10.45. Врач еще при этом и коллегу с собой притащил. Нужно, дескать, еще одно, второе мнение.

— Какое еще, к черту, второе, что, у меня такой сложный случай? — сердился в телефонную трубку Фофанов.

— Нет, нет, что вы, но… когда имеешь дело с высшими руководителями партии и государства… это же не хухры-мухры…

— Как вы сказали? — поразился Фофанов. — Хухры, что? Я, выходит, не мухры?

— Нет, я не в этом смысле, — забеспокоился нервный врач. — Я в смысле, что ответственность чрезвычайная. Поэтому небольшой консилиум — это нормально. Это очень хорошо, когда есть два мнения…

Фофанов плюнул, сказал: «Черт с вами». Хотя предчувствие с самого начала у него было нехорошее. И оно его не обмануло.

Само невропатологическое светило было небольшого роста, лысовато и фальшиво улыбчиво. За льстивыми ухмылочками, ужимками и прибаутками Фофанов видел человека неискреннего, с двойным дном и, видимо, даже опасного. Но при этом трусливого. И в этом качестве, как всегда, было спасение. Фофанов отлично умел им пользоваться.

Разговаривало светило так: «Носочки снимем», «Сейчас молоточком ударим — но не больно». «Теперь халатик накинем, чтобы не замерзнуть».

— Хватит, — рявкнул наконец Фофанов. — Что вы, в самом деле, обращаетесь со мной, как с выжившим из ума стариком!

Невропатолог весь сжался, словно его ударили, забормотал что-то униженно-заискивающее. Порывался чуть ли не в угол куда-нибудь забиться, но это было бы слишком…

Зато «второе мнение» было представлено человеком противоположного склада — сухим, высоким и худым. Внимательные глазки невозмутимо смотрели сквозь стекла импортных очков в легкой золотой оправе — таких в СССР было, конечно, не найти, да и на гнилом Западе стоили они не дешево, на командировочные не купишь…

Уже одни эти очки раздражали Фофанова. «Живут же нервные врачи… просто вызов нормальным советским людям», — думал он.

Пока маленький лысенький стучал молоточком по фофановским коленям, заставлял закрывать глаза и касаться руками разных частей тела, вставать, садиться, поворачиваться, смотреть на различные предметы, глазами вертеть и все такое прочее, вобла в очках помалкивала и глядела на происходящее внимательно, но равнодушно. Но когда речь зашла о том, как Фофанов спит, не страдает ли бессонницей или недержанием мочи, «второе мнение» проявило признаки заинтересованности. Сохраняя все то же невозмутимое выражение лица, человек в очках придвинулся поближе и пристально, изучающе посмотрел в лицо Фофанову.

Наконец «вобла» открыла рот и произнесла:

— Как у вас с половой жизнью?

— Да что вы себе позволяете? — взорвался Фофанов. — Да вы вообще отдаете себе отчет, с кем разговариваете?

Невропатолог опять весь сжался и отодвинулся на стуле подальше от центра событий. Но очкастый лишь пожал плечами и невозмутимо сказал:

— Это обычный медицинский вопрос, необходимый врачам для составления анамнеза. Не нужно сердиться. Мы же не из любопытства спрашиваем.

«А этот не робкого десятка, пожалуй, от него так легко не отделаешься», — подумал Фофанов.

Вслух сказал:

— Нормально у меня все с половой жизнью. Соответственно возрасту — нормально. Не больше и не меньше. Не лучше и не хуже. Я не жалуюсь. Еще есть медицинские вопросы?

— Помните ли вы свои сны? И если да, то что вам чаще всего снится? — спросил очкастый.

— Ответ: иногда помню, но чаще — нет. Запоминаются какие-то нелепые обрывки, вполне бессмысленные. Как я понимаю, это вполне нормально, почти у всех так. Разве нет?

Очкастый не ответил, вместо этого задал новый вопрос:

— А чувства тревоги, опасности после сна никогда не возникает?

— Нет, не возникает, — отрезал Фофанов. — Что еще?

— Может быть, вы чувствуете, что за вами кто-то следит? Что у вас есть какие-то могущественные таинственные враги?

— Нет, ничего подобного! Нет у меня таинственных врагов.

— А такого ощущения, что трудно разобраться, спите вы или бодрствуете, сон это или явь — такое бывает?

— Нет, черт возьми, нет! — взревел Фофанов. И тут же остановил себя: сейчас как раз и запишут, что легко теряет контроль над собой. Добавил еще раз, теперь уже совершенно спокойно: — Нет, чувства тревоги или опасности после сна я не испытываю. Все? Или еще что-нибудь считаете необходимым спросить?

— А видения? Видений у вас не бывает? Миражей каких-нибудь, странных людей не видите? А то ведь от переутомления или нервного перенапряжения может такое быть. Голосов не слышите? Никто вам никаких сверхценных идей не внушает? Теорий каких-нибудь интересных, необычных? Нет? Научных открытий голоса не излагают? Дебатов не ведут?

При этом вопросе Фофанов замер на мгновение. На секунду, нет — меньше, на какую-то долю секунды он позволил панике завладеть своим телом, ударить в печенку или куда там еще она бьет, вызывая поносы и обмороки, и мелкие капли пота, предательски бегущие по лицу…

Потом он полностью овладел собой, царственным жестом поднял руку, заставив человека в золотых очках замолчать. Повернулся к нему анфас и придвинулся почти вплотную. И несколько секунд рассматривал в упор, точно интересный экземпляр. «Ладно, поиграем в гляделки», — думал Фофанов. И тут же выиграл: противник отвел глаза.

— Майор Соленов! — крикнул Фофанов в соседнюю комнату. На зов тут же явился прикрепленный из «девятки».

— Проверьте у этих двух граждан документы, пожалуйста, — сказал он.

— Разрешите доложить, товарищ Секретарь ЦК КПСС, проверяли уже при входе. Все в порядке, согласно установочным данным.

— Проверьте еще раз, прямо здесь и сейчас, у меня на глазах, у меня есть основания для такого требования, — настаивал Фофанов.

— Есть проверить еще раз! — гаркнул майор Соленов. И решительно шагнул к врачам.

Невропатолог немедленно достал паспорт.

Майор изучил его внимательно. Доложил:

— Буравчиков, Артур Георгиевич, русский, родился 23 ноября 1937 года в городе Кинешма. Прописан постоянно, по адресу…

— Про прописку не надо, — остановил его Фофанов.

— В паспорт вложена справка о том, что товарищ Буравчиков является старшим научным сотрудником Академии медицинских наук СССР и профессором первого медицинского института.