Пища была в обертке самых радужных расцветок. На ощупь обертка напоминала шелк, но, когда Макклюн провел по ней ногтем, она разорвалась. Макклюн по очереди откусывал от каждого куска, не обращая внимания на то, что один оказался тестообразным и безвкусным, а второй хрустел на зубах и напоминал по вкусу густую мясную похлебку. Прочитав про себя короткую молитву, Макклюн все съел. Для него пища никогда не имела особого значения. Еда необходима, чтобы поддержать жизнь, она не более приятна, чем очищение кишечника, и заслуживает не большего внимания.

Закончив есть, он посетил туалет-траншею. На обратном пути остановился и посмотрел на огромное звездное поле над головой. И вернулся в сарай. Кара ле Бран разговаривала с девочками, очевидно, они обменивались комплиментами, но Орбису не хотелось с ними разговаривать. Он лег на свою койку и закрыл глаза.

Но не успел прочесть и половину вечерней молитвы, как неприятное головокружительное ощущение дало ему знать, что происходит нечто нежелательное. Сарай словно раскачивался. Макклюн захотел сесть, и после второй или третьей попытки ему это удалось.

Не только он это ощутил. Звуки голосов показывали, что женщины тоже это почувствовали. Громче всех кричала Кара ле Бран:

— Боже! Что это? Землетрясение?

Когда Элла подтвердила ее догадку, ле Бран закричала:

— Черт побери, я не соглашалась ни на какие землетрясения! Через мгновение вернется большая волна, только на этот раз она заберет весь проклятый штат!

Больше Макклюн решил не слушать. Это не что иное как Божественный промысел, а он никогда не боялся Божьих деяний. Макклюн закрыл глаза. Последним, что он услышал, был жалобный голос Эллы:

— Дайте покой, леди! Это последствия приливной волны. Ради бога, такое тут все время происходит. Просто надо привыкнуть.

IV

На следующее утро Орбис Макклюн встал с восходом солнца, готовый начать работу, ради которой явился сюда. Но хичи встали еще раньше и уже ушли — Макклюн понятия не имел, чем они собираются заниматься. Он оставил Кару ле Бран перебраниваться с девочками из-за отсутствия душа и их отказа ехать днем в центр, так что ей предстояло идти пешком. Но центр оказался недалеко. Через каких-нибудь двадцать минут Макклюн был там, где толпились люди — его главная цель.

Центр Барстоу походил на центры всех городов в мире — те же знакомые вывески над магазинами, те же молочные бары и кафе-мороженое, рестораны быстрого питания, туристические агентства, мастерские по ремонту бытовой техники и конторы адвокатов, специалистов по налогообложению. Макклюн миновал действующий спортзал, развлекательный центр полного погружения, студию тэквондо и с полдесятка парикмахерских и кабинетов протезистов-косметологов. Очевидно, жители Барстоу не меньше всех прочих обитателей Земли хотели выглядеть настолько хорошо, насколько позволяет современная технология. Макклюн проходил мимо, даже не замечая их существования. Он искал людный перекресток — но под такое описание подходил любой перекресток в Барстоу — и удобную скамью, портик или стол для пикников, куда можно было бы взобраться и обратиться к толпе.

Вскоре показалось самое подходящее место. Это была площадь с круговым движением и с небольшим сквериком в середине. В сквере — несколько цветущих кустов, а в центре — высокая статуя человека в рясе с клобуком. Как и весь Барстоу, сквер кишел бесцельно перемещающимися беженцами, и в нем было немало каменных скамей. Конечно, все они были заняты, но для Орбиса Макклюна это не стало проблемой. Потребовалось только сказать: «Прошу прощения, брат, я совершаю Божье дело», подкрепив свои слова широкой ласковой улыбкой, и пожилой мужчина, сидевший на скамье, уступил ему место. Забравшись на скамью, Макклюн увидел вырезанное на постаменте статуи имя — фра Хуниперо Серра,[7]кем бы этот Серра ни был, — и принял это за добрый знак. Хотя этот человек был католиком, тем не менее он посвятил свою жизнь Господу — пусть даже не тому Господу; следовательно, они коллеги. Довольный Макклюн повернулся и поднял руки в благословении, готовясь обратиться к зрителям…

И увидел то, что располагалось через улицу, за перекрестком. Это была мастерская с яркой вывеской «Жизнь После».

Совсем дурной знак.

Если и существовало нечто такое, что Макклюн ненавидел больше хичи, так это сеть электронных мастерских «Жизнь После», в которых умирающие или просто павшие духом могли получить проклятую придуманную хичи замену подлинной смерти. Дело не просто в богохульстве, хотя это явное богохульство. Макклюн испытывал и очень сильные личные чувства.

Но он ни на мгновение не позволил этим чувствам отвлечь себя. Макклюн много лет учился подавлять свои чувства ради долга. Он поднял руки и воскликнул:

— Братья!

Один или двое прохожих на миг остановились и посмотрели на него — без особого любопытства. Тогда Макклюн еще громче провозгласил:

— Братья! Сестры! — Теперь им двигал могучий порыв. Одарив всех окружающих своей бессмысленной широкой улыбкой, он загремел: — Слушайте меня, ибо я принес вам спасение и вечную жизнь в лоне Господа!

Существуют универсальные явления. Например, жертвы природных катастроф — любых катастроф, в любой исторический период — теряют примерно одно и то же. Их имущество погибло: дома, машины, мебель, растения, которые цвели в гостиной, — ничего этого больше не существует; нет больше лампы, когда-то подаренной на свадьбу, нет тридцатилетнего плюшевого мишки, принадлежавшего сыну, которому теперь сорок один год. Друзей разбрасывает по миру, соседи теряют друг друга. Многие семейные ожидания рушатся, и их нечем заменить, кроме тревоги перед будущим. Все это всеобще. Так было с жителями Мартиники,[8]и во время Джонстаунского наводнения,[9]и в разбомбленном Дрездене, и в сгоревшей Хиросиме. Это всегда одинаково.

Однако в некоторых отношениях произошли очень большие перемены. Ни один человек в Барстоу, пострадавший от цунами, не голодал. Да и во всем остальном мире тоже, конечно: пищевые фабрики с их неограниченными возможностями могли накормить любое количество нуждающихся. Никто не потерял ни копейки из своих сбережений — или из долгов, кстати, потому что искусственные сознания, управлявшие мировыми банками, кредитными организациями и налоговыми управлениями, мгновенно переместились в электронном виде в более безопасные места. Не потерялась ни одна история болезни, ни один документ по контролю над употреблением наркотиков. Хватало и медицинских средств и возможностей: первыми в разрушенных районах оказались врачи и мобильные медицинские центры, а у многих выживших сохранились личные машинные разумы, которые исправно продолжали поставлять информацию. Конечно, это относилось к тем, кто был достаточно богат, чтобы позволить себе это.