Ну, судя по тому, что этот весьма харизматичный мальчик все еще не женат — действительно за дело. За много-много дел…

— А что дальше по твоему плану, коварная Надежда? — Макс стоит надо мной, чуть покачиваясь и скрестив на груди руки.

— М-м-м, — я прикрывая глаза, пытаясь прикинуть, сколько продержу при себе своего восторженного суслика, который вообще-то с утра восторженно дрыгал лапками, с той самой поры, как мне позвонил Паша и сообщил, что “какой-то хрен с цветами тут спрашивал тебя”, — вообще у меня уговор, что через пару дней сработает… Предохранитель.

— С кем уговор? — у Макса в глазах плещется любопытство. — И что за предохранитель?

— Не скажу, — я задираю нос и показываю ему язык, — страдай теперь от перепадов настроения беременной женщины, раз уж сам взялся ей помогать.

— Знаешь, мне приятно помогать, — Максим ухмыляется, а потом подмигивает, — и вообще, я все еще надеюсь, что ты передумаешь и решишь, что я лучше Дэйва.

Это самый настырный и неуемный парень, что мне попадался в жизни, ей богу. Ну, после Давида, конечно. Хотя Макс меня только смешил, а не заводил.

— Все, пойдем, — я поднимаюсь на ноги, вцепляясь в подставленный локоть Макса, — я хочу домой. Жрать!

Не удивляйтесь. Какие желания — такие и эпитеты. Вот рожу — и снова стану вся из себя вежливая и интеллигентная, и слово “задница” буду снова произносить только в уме. А пока — могу себе позволить экспрессию.

— Ну прям-таки “жрать”? — занудно уточняет Вознесенский, а затем вздыхает: — Бляха, я теперь тоже хочу.

Я коварно улыбаюсь. Да-да, я знаю, что он еще не ужинал. И я знаю, на что он напрашивается поужинать у меня. И я даже подумаю — соглашаться на его компанию или не стоит. Все-таки он меня сегодня выручил.

Мы идем по коридору, болтая о какой-то ерунде, и мне на самом деле тепло и спокойно. Через пару дней Давиду скажут, что это все розыгрыш, и он — окажется рядом. Ну… Если, конечно, он готов платить мне доверием за доверие.

В конце концов — что значат слова одного мужика? Если я — ничего подобного не говорила. Если я говорила ему, что люблю его и буду верить до конца?

Мне спокойно. Было спокойно. Пока мы с Максимом не выходим из клиники. Пока сам Максим не останавливается на ступеньках, стискивая мой локоть.

Меньше всего я сейчас ожидала увидеть Дэйва, стоящего у тачки Вознесенского. Со скрещенными на груди руками. И каменным лицом.

А вот этого в моем плане не было…

Вот умеет Огудалов обломать мне все планы. А сколько было томных фантазий, как он придет ко мне на выставку, как увидит, сколько полотен в новой серии вдохновлены им, все поймет, и я вся такая красивая найдусь где-нибудь в дальнем зале…

А тут… Никакой особой красоты, простенькое платьишко, волосы растрепанные, балетки на плоском ходу.

Хотя — мне плевать сейчас.

Вижу его — и где-то внутри соскальзывает с воздушного шарика завязочка, и сам шарик начинает носиться внутри моей грудной клетки, радостно постукивая о ребра и ликующе посвистывая.

Приехал. Приехал! Приеха-а-ал!!!

Мой прекрасный, мой божественный, мой, мой, мой!

Господи, как я боялась, что он все-таки не вернется. Что останется там, с этой американской голубоглазой Барби, и нафиг я ему не сдалась, ни даром, ни с доплатой.

Я помню, что надо держать в лицо, но все, что мне удается, — это удержать на лице более-менее спокойное выражение. А вот взгляд оторвать от поджатых губ Давида — не удается. Совсем. И сказать ничего — не получается.

Так по нему соскучилась, что даже сказать ничего не могу. Знал бы он, что со мной делает…

Вот только у него совершенно не те чувства, какие бы мне хотелось увидеть на лице любимого мужчины, вернувшегося из долгого загула.

— Огудалов, скажи мне, ты вообще русский язык понимаешь? — мрачно интересуется Макс, сжимая мою руку. — Я же сказал — притаскивай свою задницу завтра. Тогда и поговорим. Чего ты не понял?

Импровизация чистой воды.

Мы этого не обговаривали. Мы вообще ничего не обговаривали, кроме их с Дэйвом телефонного разговора. Ну разве что на выставке послезавтра планировали появиться вместе, потому что я была уверена — Огудалов туда явится. И дернуть этого тигра за усы мне все-таки хотелось.

Потому что я до сих пор помнила, насколько горячие слезы у меня текли из глаз, когда я первый раз увидела фотографию моего Давида в профиле какой-то Моники. Я до сих пор помнила, насколько далеко разлетались капли крови, от моего, принявшего этот удар стоически, сердца.

Я выдержала. Я нашла в себе силы подумать мозгами, найти выход и даже поверить в свою любовь снова, даже вопреки тому, что, выходит, — меня водили за нос.

Но у меня был до паскудности мелочный и мстительный характер. И пусть скажет спасибо, что я за Макса замуж назло ему не успела выскочить. Вот было бы весело. Мне! А Максу… Ну, ему я бы очень сочувствовала.

Вот только что мне делать сейчас? Подыгрывать Максу? Этого в планах не было. В конце концов — это было испытание веры Огудалова в меня, которое он провалил в который раз, не успев шагнуть на первую же ступеньку.

— Вас можно поздравить? — хрипло и пусто произносит Дэйв, не отрывая от меня безжизненного взгляда.

Господи, Огудалов, только не говори мне, что ты понял эту ситуацию таким вот, самым бредовым образом…

— Поздравляй, конечно, — великодушно ухмыляется поганец Вознесенский, который явно был слегка мазохист и пытался нарваться. Хотя он по сути ничего такого не сказал, кто виноват, что Огудалов воспринял это как подтверждение своей дурацкой теории.

— Надь, может, скажешь что-нибудь? — хрипло интересуется Дэйв.

Ох, да неужели? Можно, да? Я уж и не надеялась, что мне дадут право голоса.

— Скажу, — киваю я, скрещивая руки на груди, — скажу, что ты редкостный болван, Огудалов. Сама не понимаю, как умудрилась в тебя влюбиться.

Судя по округлившимся глазам Давида — меньше всего он от меня ожидал именно этих слов. Впрочем, если он ожидал от меня чего-то другого, типа раскаяния или слез, то следует подумать — хорошо ли он знает меня?

— Ты бы хоть погуглил, — продолжаю я насмешливо, — прикинул бы хоть в уме, что для того, чтобы забеременеть от него, — киваю в сторону Макса, — и знать об этом уже сейчас, мне надо было прыгать в его постель сразу же, как ты улетел. Ты серьезно считаешь, что я бы так поступила? После всего того, что было?



Ой, не так я собиралась это все ему сказать, ой, не так…

Кажется, от такого откровения Дэйв даже язык глотает. Потому что смотрит он на меня, и глаза у него — как две плошки. М-м-м, мой хороший, удивление тебе тоже к лицу. Интересно, в каком хоть виде ты не такой бессовестно красивый?