руку моет и т. д. То есть в чём обман-то, если они все друг друга поднадувают в рамках установленных правил? Нет, финансисты не обманщики, они в какой-то части своей лжи даже добрые самаритяне. Что, впрочем, не отменяет того факта, что вся современная валюта — «доверие» — зиждется на обмане.

Мы до сих пор не знаем, чем мозг человекообразных обезьян принципиально отличается от человеческого, но вот что мы знаем точно: главный и первый способ доказать, что обезьяна разумна, — это дать ей в эксперименте шанс кого-нибудь осмысленно и продуманно обмануть. Исполняют на отлично.

Увидев эти эксперименты, сомневаться в разумности приматов не сможет даже папа римский. Но это лишь первая ступень человечности — да, обман, но что поделаешь? — родовая эволюционная травма, в каком-то смысле. Высшая же ступень кажется ещё более забавной: как показали специальные исследования, студенты-экономисты лидируют среди студентов других направлений по «недоверию» (то есть, добавлю от себя, всегда подозревают окружающих в обмане, а значит, и сами готовы к соответствующим действиям). Странно ли, что молодые люди именно с этими психологическими качествами выбирают финансовый сектор? Что представляет собой финансовый сектор, если такие люди его выбирают? И наконец, насколько надёжной нам следует считать систему, валютой которой является «доверие», а акторами — лица, склонные к обману и уверенные в том, что их всегда пытаются обмануть?

Что ж, самое время взглянуть на выводы тщательных и системных исследований феномена «доверия», проведённых товарищем Фукуямой… К каким умозаключениям он приходит? Во-первых, доказывает Фукуяма, доверие как физическое близкодействие распространяется только на очень ограниченный круг понятных нам людей — семья, профессиональная команда на предприятии, религиозное объединение и т. д., и чем шире этот круг, тем сила «доверия», напротив, слабее. Во-вторых, какой бы ни была группа, всегда обнаруживаются индивиды (не верящие в «добро», «Бога» и оправданность «общественного договора»), которые стремятся нарушить соответствующие правила (студенты-экономисты вместе с шимпанзе-обманщиками нарочито нам подмигивают). В-третьих, для того чтобы «доверие» работало, необходима иерархия — такова уж, надо себе в этом признаться, наша природа: если над нами никто не стоит и нам, соответственно, некого «побаиваться», мы, даже не будучи социальными девиантами из второго пункта, вряд ли станем следовать правилам слишком усердно (всё это тоже доказано в экспериментах социальных психологов).

Так может, прав был Фукуяма, ограничивая себя при исследовании «доверия» региональным принципом? Взгляд с другого, более высокого — финансового — этажа начисто лишает «доверие» каких-либо положительных коннотаций: то, что для китайской патриархальной семьи — благо (о чем нам Фукуяма и рассказывает), ахиллесова пята и ящик Пандоры современных финансовых рынков. При сопоставлении выводов Фукуямы с устройством глобальной мировой экономики и вправду становится не по себе. На секундочку представьте себе тех, кто стоит на вершине этой иерархии (той самой, фукуямовской)… Что они думают о «доверии» и как они им пользуются? Что вообще — какие «моральные принципы» и какие In God we trust, написанные на макулатуре, — способны удержать их в рамках какой-либо добропорядочности, учитывая деньги, стоящие на кону? Впрочем, с некоторых пор это даже не вопрос денег (указанным лицам лучше других известно, что циферки на электронных счетах — абсолютный и дешёвый блеф), это вопрос амбиции, азартной игры — чего-то совершенно новенького в рамках экономической теории. Нет, конечно, на рынках играли всегда, но сейчас, играя миллиардами долларов, никто даже не задумывается о том, какие это на самом деле огромные деньги, то есть это больше никак не связанная с реальностью компьютерная игра с запасными жизнями. Какое вообще отношение может иметь такая игра к физически существующей экономике? Что здесь «деньги»? Что «товар»? Что «стоимость»? Да ничего. Одна сплошная «воровка на доверии».

Первым предвестником скорого конца «Капитала 2.0» стал печально известный фонд Long-Term Capital Management (его историю рассказывает Роджер Ловенстайн в книжке с говорящим названием «Когда гений терпит поражение»). LTCM использовал инвестиционную стратегию, разработанную, что само по себе примечательно, двумя лауреатами Нобелевской премии: Робертом Мертоном — мл. и Майроном Скоулзом (они, кстати сказать, одновременно являлись и участниками LTCM). Причем стратегия эта держалась в абсолютном секрете: не в курсе были ни инвесторы, ни даже брокеры (вы задумайтесь, насколько абсолютное, слепое и глупейшее доверие!). А суть этой стратегии состояла в банальной спекулятивной игре на свопах и спредах с использованием огромного кредитного плеча. Когда Фонд сделал ставку на сближение спредов по европейским гособлигациям (Европа как раз готовилась к переходу на единую валюту), он показал годовую доходность почти как у «МММ», но когда последовал азиатский кризис 1997 года, а потом и российский 1998-го, LTCM был вынужден действовать активнее, чем обнаружил свою инвестиционную логику, и рынок тут же сыграл ровно тем же способом, но уже против LTCM. Это был удар наотмашь: с математической точностью рассчитанные спреды и свопы, порождавшие доходность из ничего, на предельной «скорости доверия» превратили в прах компанию с активами в 100 миллиардов долларов.

Опыт LTCM показателен по многим причинам, но, возможно, главная из них следующая: доверие (по крайней мере, в сфере финансов) — сила столь же могущественная, сколь и неуправляемая, то есть вы вообще не можете это контролировать. Собрать на рынке 100 миллиардов под имена нобелевских лауреатов и потерять их там же по совершеннейшей же, надо признать, глупости (слепому доверию к математическим моделям!) — это и есть новая реальность «Капитала 2.0». Прежний товар, прежние деньги, условно говоря, существовали физически, а потому не могли исчезнуть все и сразу. Даже падая в цене и покупательной способности, они создавали некий тренд, как-то вокруг него колебались — это был процесс, предоставлявший возможности для маневра. Но с доверием ситуация принципиально иная — оно подвержено тотальной и мгновенной инфляции. Когда мировые рынки добровольно шли в заложники к этому принципиально новому (в противовес Марксовым деньгам) универсальному эквиваленту стоимости — к фукуямовскому доверию, они были буквально счастливы: жить в мире доверия, разве это не прекрасно! Но никому и в голову не пришло, насколько этот новый универсальный эквивалент стоимости окажется уязвимым для собственной инфляции — мгновенного обесценивания. Вот что на самом деле значит «скорость доверия», являющаяся очевидно двунаправленной, о чём, впрочем, Кови, кажется, совершенно не в курсе.

Играть на доверии пытались ещё несколько раз — например, печально известный «пузырь доткомов» (ошеломляющий рост капитализации интернет-компаний, не приносящих и часто даже в теории не способных принести существенной прибыли). Но тогда, в самом начале 2000-х, круговая финансовая порука, являющаяся сущностью нового «Капитала 2.0», ещё не достигла предела, и пузырь поспешил лопнуть, едва надувшись. Однако «скорость доверия» — штука сильная, так что с тех пор постигшая нас глобализация (всеобщая финансовая взаимозависимость) действительно стала тотальной. Чтобы представить себе эффект глобализации с предельной наглядностью, я воображаю судьбу