Сегодня он зашел к Мохаммеду в двенадцать, выпил чашку эспрессо и рюмку бренди, а потом медленно побрел обратно по узкой, в глубоких рытвинах гравийной дороге вдоль каменных домов более или менее белого цвета, над которыми дрожал раскаленный воздух. Дом, который он снимал вместе с Рогером, белым назвать было трудно. Штукатурка обвалилась, и внутри были только голые серые стены, которые насквозь продувал влажный ветер с Атлантики, так что, лизнув стену, можно было ощутить горький вкус камня. «Но зачем это делать?» – подумал Фред. Дом-то вполне ничего себе. Три спальни, два матраса, холодильник и плита. А еще диван и столешница на двух пустотелых цементных блоках в гостиной – так они называли эту комнату, поскольку в одной из ее стен было почти квадратное отверстие, которое они величали окном. Вообще-то, им следовало почаще убираться в доме, ведь кухня кишмя кишела ужасно кусачими огненно-рыжими муравьями – lava pe, как называют их бразильцы. Правда, после того как они перенесли холодильник в гостиную, Фред не так часто бывал в кухне. Он лежал на диване и пытался спланировать свои действия на остаток дня, когда в комнату вошел Рогер.

– Ты где был? – спросил Фред.

– В аптеке в Порту, – ответил Рогер, и все его широкое, в красных пятнах лицо расплылось в улыбке. – Ты не поверишь, что они здесь продают. Ты такие вещи даже по рецепту в Норвегии не получишь.

Он высыпал содержимое пластикового пакета на столешницу и начал громко читать этикетки:

– Три миллиграмма бензодиазепина. Два миллиграмма флунитразепама. Тьфу ты черт, Фред, а ведь мы говорим «рогипнол».

Фред промолчал.

– Тебе что, плохо? – встревожился Рогер. – Ты хоть поел чего-нибудь?

– Não. Только кофе выпил у Мохаммеда. Там, кстати, сегодня какой-то подозрительный тип побывал. Расспрашивал Мохаммеда о Льве.

Рогер оторвал взгляд от очередной этикетки:

– О Льве? Как выглядит тот тип?

– Высокий. Светловолосый, голубоглазый. Судя по выговору, вроде бы норвежец.

– Дьявол, ты чего меня так пугаешь, Фред? – Рогер возобновил чтение этикеток.

– Ты это о чем?

– Скажем так: будь он черноволосый, высокий и худой, нам следовало бы делать ноги отсюда, из Дажуды. Да и вообще перемещаться в Восточное полушарие, если на то пошло. На легавого он смахивает?

– А как выглядят легавые?

– Они… ладно, забудь об этом, нефтяник.

– Выпить ему хотелось точно. Уж я-то, во всяком случае, знаю, как алкаши выглядят.

– О’кей. Наверно, приятель Льва. Ну что, поможем ему?

Фред покачал головой:

– Лев говорил, что живет здесь совершенно ин… ин… какое-то латинское слово, в общем, тайно. Мохаммед сделал вид, что никогда о Льве не слыхал. Парень найдет Льва, если Лев захочет.

– Да прикалываюсь я. Кстати, а где Лев обретается? Я его уже несколько недель не видел.

– Последнее, что я слышал… он вроде бы в Норвегию собирался, – сказал Фред и осторожно попытался поднять голову.

– А может, его взяли, когда он банк пытался грабануть? – сказал Рогер и улыбнулся.

Но не потому, что желал Льву оказаться в кутузке, просто одна только мысль об ограблении банка всегда вызывала у него улыбку. Сам он провернул три таких дельца и всякий раз испытывал при этом огромное удовольствие. Пусть в первых двух случаях их и накрыла полиция, зато в последний раз он все сделал правильно. Правда, описывая происшедшее, он обычно забывал упомянуть о сопутствовавшей ему удаче: камеры наблюдения какое-то время не работали. Но так или иначе, сорванный куш оказался достаточно велик, чтобы он теперь мог наслаждаться заслуженным отдыхом и даже изредка баловаться опиумом здесь, в Дажуде. Этот небольшой красивый поселок располагался точно к югу от Порту-Сегуру и до недавнего времени оставался главным в южной от Боготы части континента прибежищем объявленных в розыск преступников. Начало этому процессу было положено в семидесятые годы, когда в Дажуду стали стекаться хиппи и прочий люд, который в летнюю пору промышлял в Европе, выступая в роли уличных музыкантов, продавцов кустарных украшений или татуировщиков. Они приносили Дажуде дополнительный доход и по большому счету никому не мешали. А посему две бразильские семьи, которые, собственно, контролировали всю экономику поселка, договорились смотреть сквозь пальцы на курение марихуаны на пляже, в кафе, барах, которых становилось все больше и больше, а потом и на улицах, и вообще где угодно.

Правда, одна проблема оставалась. Важным источником дохода для полицейских, получавших, как и везде, мизерную зарплату от государства, служили «штрафы», взимаемые с туристов за курение марихуаны и нарушение иных мало кому известных законов. Поэтому, чтобы обеспечить мирное сосуществование туристов и полиции, упомянутым семьям пришлось позаботиться о создании для полицейских альтернативных источников дохода. Началось с того, что некоего американского социолога и его аргентинского любовника, наладивших производство и сбыт марихуаны в здешних краях, обязали выплачивать полиции комиссионные за обеспечение их безопасности и монополии на бизнес. То есть за то, что их потенциальных конкурентов без долгих выяснений арестовали и под фанфары выдали федеральной полиции. Деньги рекой потекли в карманы тесного кружка местных госслужащих, и все были рады и довольны друг другом, но тут появились трое мексиканцев, предложивших комиссионные побольше. И тогда американца и аргентинца взяли под белы руки и в одно прекрасное воскресное утро тоже под фанфары передали федеральной полиции на площади перед зданием почты.

Тем временем эффективная, регулируемая законами рынка система продажи и покупки прав на защиту бизнеса продолжала успешно развиваться, и вскоре Дажуду заполонили находящиеся в розыске преступники со всех концов света, которые в здешних условиях могли обеспечить себе относительно спокойное существование, и притом гораздо дешевле, нежели в Патайе или еще где-нибудь.

Однако в восьмидесятые годы эту прекрасную жемчужину с ее почти не тронутой природой, огромными пляжами, багровыми закатами и превосходного качества марихуаной открыли для себя двигатели прогресса туристического бизнеса – любители шататься по планете с рюкзаком за спиной. Они нахлынули в Дажуду в таком количестве и с такими материальными запросами, что контролировавшие местную экономику две семьи призадумались, насколько рентабельно и далее использовать поселок в качестве убежища для преступников всех мастей. Постепенно уютные, полуосвещенные бары стали переоборудовать под пункты проката инвентаря для ныряльщиков, а в кафе, где прежде аборигены на старый лад отплясывали свою ламбаду, начали устраивать «Wild-Wild-Moonparty»[35]. А у местной полиции входили в обычай молниеносные облавы в каменных домах, отличавшихся не столь белым цветом, обитателей коих, несмотря на их негодующие протесты, в наручниках доставляли на площадь. Но все равно нарушителям закона было спокойнее обретаться в Дажуде, чем во многих других уголках земли, хотя параноидальный страх преследовал их всех, а не только Рогера.