немецкую помощь необходимой. Тогда Маннергейм заявил, что он немедленно уйдет, как только первый немецкий солдат вступит на землю Финляндии (угроза уйти в отставку была у Маннергейма довольно обычным приемом). Впрочем он тут же снял свои возражения против прибытия немецких войск. А вскоре он понял, что без них ему победы не одержать. 5 марта Маннергейм послал Людендорфу телеграмму, в которой просил передать кайзеру благодарность за обещанную Гёрманией помощь, «без которой мы теперь не могли бы твердо и победоносно выстоять». В середине марта Маннергейм уже считает положение «роковым, если не высадятся немцы», а 20 марта он телеграфирует: «Прошу сообщить Теслеву, что я считаю его неотложным долгом ускорить прибытие немецкой экспедиции. Промедление будет роковым»[58]. Не знаменательно ли, что эти отчаянные вопли о помощи белофинский главнокомандующий стал испускать тогда, когда русские войска эвакуировались? Против кого же Маннергейм просил иностранную помощь? Против Красной гвардии финляндских рабочих и торппарей. И эту войну называют «освободительной»! Приведенная телеграмма Маннергейма показывает, что германской интервенции еще до ее начала придавалось решающее значение, и для этого были все основания: она действительно сыграла решающую роль в исходе войны[59].

Германское командование понимало, что надо спешить. Людендорф еще в середине марта несколько раз ставил вопрос об отправке экспедиции в Финляндию, считая ее необходимой и срочной. Чтобы ускорить ее, он торопил с ратификацией Брест-Литовского договора, которой он придавал «тем большее значение, что с помощью ратификации обеспечивалась возможно большая свобода действий для финляндской экспедиции». (Всероссийским съездом Советов договор был ратифицирован 15 марта.)

Из германских документов видно, как спешили немцы с интервенцией после ратификации Брест-Литовского договора и после получения отчаянной просьбы Маннергейма. 21 марта германский военный атташе телеграфировал из Стокгольма в Берлин: «Когда военные приготовления будут закончены, рекомендую как можно скорее направить войска в Финляндию». В тот же день находившийся в Стокгольме представитель политического отдела германского генерального штаба Штейнвакс телеграфировал в Берлин, что «Свинхувуд горячо просит максимально ускорить экспедицию». 22 марта вечером Людендорф телеграфировал в МИД: «Я только что узнал от посланника в Стокгольме и от военного помощника, что экспедиция еще отложена и сокращена». Приведя просьбу Маннергейма, Людендорф подчеркивал: «Маннергейм ни в коем случае не может один освободить Финляндию». Представитель МИД при генштабе Лерснер в телеграмме Грюнау, представителю МИД в ставке кайзера, повторил текст телеграммы Людендорфа и добавил от себя: «По моему мнению, следовало бы направить экспедицию в Финляндию, как только позволят ледовые условия. Будьте добры получить распоряжение его величества».

Под влиянием просьб Маннергейма и Свинхувуда кайзер 25 марта дал распоряжение отправить войска в Финляндию как можно быстрее. Лерснер телеграфировал в МИД: «Генерал Людендорф сообщил мне, что его величество распорядился, чтобы предназначенная для Финляндии экспедиция была отправлена как можно скорее». Критическое положение белофиннов заставило немцев пересмотреть вопрос и о численности военной экспедиции: первоначально намеченная численность в 5 тыс. человек была увеличена приблизительно в три раза. Кайзер сам дважды выезжал в Данциг, чтобы ускорить подготовку к отправлению войск в Финляндию (за что белофинское правительство выражало ему впоследствии особую благодарность).

Непосредственной и очевидной целью германской интервенции в Финляндии было подавление там революции. Но это делалось не столько ради спасения финляндской буржуазии, сколько в интересах самой же Германии. Чтобы получить выгоды от кабальных договоров, надо было восстановить в Финляндии буржуазную власть. Победа красных в Финляндии означала бы распространение на запад того революционного пожара, для которого почва становилась все более благоприятной и в самой Германии, о чем свидетельствовали деятельность спартаковцев, всеобщая стачка в январе 1918 г., братание и революционизирование войск на восточном фронте, волнения во флоте, рост недовольства в связи с затягиванием войны и продовольственными затруднениями и т. д. «Великодушно» спасая от революции финляндскую буржуазию, германский империализм стремился отразить на дальних подступах революционную волну, угрожавшую ему самому. Хоть и не велика Финляндия, победа революции в ней явилась бы новым ударом по капиталистической системе и усилила бы революционизирование войск и трудящихся масс в Германии; а войска, проникнутые революционными настроениями, для империалистической войны не годятся, зато годятся для гражданской.

Руководящие деятели империалистической Германии прямо называли интервенцию в Финляндию мероприятием против распространения революции на запад. По словам кайзера, «если бы большевизм победил в Финляндии, то катастрофа вряд ли ограничилась бы Северной Европой, но та же самая опасность грозила бы и Германии у ее собственных дверей». Стабилизация белофинского правительства и восстановление в Финляндии «мира и порядка» были, по мнению кайзера, надежнейшим оплотом против «распространения большевизма на Северную Европу», ибо «Скандинавия не является плотиной против большевизма». Германское верховное командование подчеркивало, что при посылке войск в Финляндию Германией руководит стремление сломить власть большевиков, представляющую опасность для всей Европы». Людендорф утверждал, что «большевистский хаос» в России «в соответствии со своей тенденцией направлен против Германии». Характеризуя задачи направляемой в Финляндию Балтийской дивизии, Людендорф писал в приказе: «Балтийская дивизия должна стать опорой финляндского правительства в его борьбе против большевиков». «Борясь против финско-русских красных, Германия защищала и себя изнутри и извне», — подчеркивал руководивший интервенцией генерал фон дер Гольц. (Разумеется, никакой внешней угрозы для Германии революционная Россия и Финляндия не представляли.) Германский военный атташе в Стокгольме указывал на заинтересованность Германии в том, «чтобы была создана плотина против красной волны, которая из Финляндии угрожает прежде всего Швеции, а затем и Германии. Победа Красной гвардии в Финляндии усилит подрывные элементы у нас».

Но подавление революции в Финляндии было не конечной, а лишь промежуточной целью германских империалистов. Не маленькая Финляндия, а Советская Россия была главным очагом революции, воздействия которой так боялись империалисты. Подбирая самые уничижительные слова для характеристики этого влияния, Леопольд Баварский назвал его «моральной инфекцией», которой «теперешняя Россия старается заразить все страны мира». Интервенция в Финляндии была лишь первым этапом кампании, которая в дальнейшем должна была иметь целью «уничтожение большевизма» в России. Для этого германским войскам и нужно было занять удобный исходный рубеж в Финляндии для удара на красный Петроград. Еще до начала интервенции, в феврале 1918 г., германский военный атташе в Стокгольме изложил эти расчеты так: «Овладение Финляндией дает нам то дополнительное военное преимущество, что мы оказываемся близ ворот Петербурга; такое положение обеспечивает нам в данном случае большие военные возможности». Ельт не преувеличивал, характеризуя германскую интервенцию в Финляндии как звено в германском наступлении против России. Лишь ожесточенная борьба на Западном фронте вынуждала Германию отложить на время выполнение этих планов, чтобы сосредоточить как можно больше сил для «решающего наступления»