После этого он отвел новичка в сторону и стал задавать ему вопросы, которые могли бы показаться весьма странными, если бы Дайтон не знал их подоплеку. Барон хотел знать, как давно тот служил у герцога Глостера, кого из придворных короля и его брата знавал, бывал ли на Юге, когда у власти стоял Уорвик, встречал ли кого-либо из семьи Делателя Королей.

Дайтон, разыгрывая полное простодушие, отвечал лишь, что служил на Севере, дальше Йоркшира нигде не бывал и только однажды видел воочию Делателя Королей, что же до семьи последнего, то он помнит время, когда епископом в Йорке был родной брат герцога Уорвика.

Казалось, Майсгрейва удовлетворяют его ответы. Он кивнул и, поразмыслив, приказал проводить нового ратника на кухню и накормить, а затем отвести ему место в башне, в помещении для воинов. Итак, Джон Дайтон был принят на службу.

На кухне служанки чистили рыбу. Они негромко переговаривались и смеялись, хватая из огромной лохани трепещущих линей и сазанов. Их руки были по локоть облеплены чешуей. Сытный запах жареной рыбы витал в горячем воздухе кухни, и Дайтон вдруг почувствовал, насколько он голоден. Поэтому, когда служанка подала блюдо тушенной со специями рыбы, обильно политой соусом, кружку эля и здоровенный ломоть хлеба, он тут же с жадностью набросился на еду. Прибывшие с ним воины тоже получили свою долю и расположились на скамье вдоль стены, держа тарелки на коленях, а кружки с элем поставив прямо на плиты пола. У их ног вертелся лохматый бойкий терьер.

Краем глаза Дайтон заметил, как к ним подошла девчушка-подросток с соломенно-желтыми распущенными волосами и, усевшись на пол перед тем воином, которого звали Гарольдом, протянула ему мед в сотах.

– Клянусь святым дубом, – улыбнулся, принимая мед, ратник, – если бы твоя матушка, Патриция, хотя бы на треть была так добра ко мне, я бы давно звал тебя дочкой.

Девочка обняла острые коленки.

– Если ты подождешь года два-три, то сможешь назвать меня женой, а не дочерью.

Она сказала это без тени смущения, как нечто само собой разумеющееся, однако бородатый великан вмиг сделался пунцовым, а Оливер с другим ратником покатились со смеху.

– Что ты болтаешь, Пат! – запинаясь, выдавил из себя Гарольд. – Я люблю тебя, как дочь, я носил тебя на руках, когда ты была несмышленым ребенком. Нет уж, клянусь всеми духами и феями Ридсдейла, через три года ты сама выберешь кого-нибудь помоложе и повеселее старого Гарольда.

Девочка улыбнулась и доверчиво положила голову на его колени. Так она и сидела, пока воин гладил ее по волосам, приговаривая, что скоро-скоро Патриция станет красавицей и немало найдется в округе молодцов, которые захотят плясать с нею у майского шеста[60]. Но девочка, казалось, не слушала его. Внезапно выпрямившись, она внимательно вгляделась в лицо Джона Дайтона. Тот почувствовал этот взгляд, но продолжал невозмутимо макать хлеб в соус.

– Гарольд, этот человек – нехороший! – неожиданно произнесла Патриция. – Держись от него подальше.

Дайтон угрюмо взглянул на девочку, не отрываясь от еды. Однако воины разом поглядели в его сторону.

– Почему ты сказала это? – осторожно спросил Патрицию Оливер Симмел.

Пат растерялась.

– Не знаю. Он недобрый, вот и все.

– Ну, воину не обязательно быть добрым, – улыбнулся молчавший до этого толстощекий воин. – Ты лучше вспомни, как ты говорила то же самое про отца Мартина и как ошиблась.

Патриция нетерпеливо повела плечами.

– Нет. Я так не говорила. Я просила маму быть осторожной с ним, а это вовсе не одно и то же.

Дайтон отставил пустую тарелку и, облизав пальцы, вытер их о штаны. Он снова чувствовал, что воины косятся на него, и оперся спиной о стену, вытянув ноги.

– Малютка, наверное, поняла, что приезжий человек может худо подумать о девочке, предлагающей себя в жены воину.

Патриция, не отрывая глаз от него, вдруг часто-часто заморгала, подбородок ее дрогнул. Она бы расплакалась, но Гарольд притянул ее к себе и, поглаживая, стал успокаивать, Джону же посоветовал попридержать язык.

В это время с дальнего конца кухни донеслись крики и ругань и мимо воинов вихрем пронеслась девчонка в красном платье, торопливо жевавшая на ходу. Следом за нею, крича и размахивая вертелом, семенил низкорослый толстяк в белом переднике.

– Крест честной! Слыханное ли дело!.. Поглядите, что учинила эта плутовка! Мой пирог, мой прекрасный пирог! – Он схватился за голову. – Вся корка объедена. Как я его на стол подам?

Поняв, что проказницу уже не догнать, он вернулся к своему изуродованному шедевру, продолжая кричать, что пожалуется леди Анне на проделки ее дочери, с которой нет никакого сладу, но слуги и кухарки лишь посмеивались. Патриция, оставив воинов, побежала взглянуть на следы кухонной катастрофы, а вскоре и ратники покинули кухню, не придав значения словам Патриции о новом воине.

Так началась служба Джона Дайтона в Нейуорте. В тот же день он увидел хозяйку замка, и, хотя встречался с нею в последний раз несколько лет назад, причем она была острижена и в мужской одежде, Джон тотчас признал ее. Герцог не ошибся, как и следовало ожидать. И хотя дочь Уорвика очень изменилась со дня их встречи, стала женственней, да и на местном диалекте говорила так непринужденно, словно не родилась на Юге и никогда не читала Чосера в покоях Вестминстера, эти кошачьи зеленые глаза, легкомысленно вздернутый нос, упрямый подбородок говорили сами за себя. Она оставалась худа, словно подросток, однако, когда вечером вместе с мужем восседала во главе стола в большом зале донжона, сразу бросалось в глаза, что перед вами настоящая леди.

В первую ночь в замке Джон Дайтон долго не мог уснуть. Он ворочался на своем тюфяке, хотя ратники уже вовсю храпели и лишь в самом дальнем закутке гарнизонной башни, за перегородкой, слышалась возня – кто-то из воинов приволок с собой девку.

Заложив руки за голову, Дайтон молча вглядывался в закоптелый потолок, вспоминая свой разговор с герцогом. Он получил приказ под видом простого наемника пробраться в Нейуорт и окончательно убедиться, что супруга барона Майсгрейва – младшая дочь Делателя Королей.

Дайтон был тронут, что, как и встарь, его господин раскрыл перед ним свои планы и говорил с ним как с равным. Легко умереть за такого сеньора. Однако Дайтон понимал, что, если и в этот раз он не оправдает надежд, больше никогда не придется рассчитывать на милости принца. В его памяти стояла картина: он, сын простых йоменов, поднимает чашу вместе с братом короля, и тот, не спеша, шаг за шагом, посвящает его в свои сокровенные тайны.

– Если я ошибаюсь и супруга барона вовсе не Анна Невиль, то ты, Джон, спустя несколько дней должен отказаться от службы и возвратиться в Йорк. Однако я убежден, что это все-таки она. Все сходится на этом. И если это так, ты останешься в замке и узнаешь все об этой крепости. Ты должен увидеть и запомнить каждую мелочь, а заодно и поразмыслить, как сделать так, чтобы твердыня Нейуорта пала. Шотландцы требуют голову Майсгрейва – и они ее получат. А я смогу наконец добиться скрепления мирного договора для Англии. Это нелепое условие, что выдвинул Яков Стюарт, теперь только на руку нам, и я убью двух, нет, даже трех зайцев кряду: выполню требование Стюарта и обещаю, что и пальцем не пошевелю, если его люди нападут на Нейуорт, разделаюсь с предателем Майсгрейвом, и королю не в чем будет меня упрекнуть, ведь вся вина падет на шотландцев, а главное – главное то, что в моих руках окажется дочь великого и почитаемого Делателя Королей.