Очевидно, единого подхода нет, и в разных местах к рыбам относятся по-разному. И конечно, научные факты о мозге и интеллекте рыб очень медленно проникают в общественное сознание. Такое неприятие нового отношения часто объясняется огромными финансовыми интересами, задействованными в рыбной промышленности. Если бы с рыбами обращались так же, как с другими позвоночными, и законы об обращении с животными, подобные тем, что приняты в сельском хозяйстве, действовали и в отношении рыболовства и аквакультуры, потребовались бы радикальные изменения правил рыболовства и методов, регулирующих разведение рыб в неволе. Но в эту область вложено слишком много материальных средств, задействовано слишком много рабочих мест и слишком много денег, чтобы такие перемены могли произойти.

Таким образом, ожидать кардинальных изменений в обращении с рыбами в ближайшее время нереально. Однако мы все же можем надеяться на постепенное изменение общественного мнения в пользу рыб, которое обеспечит им больше уважения и понимания. Мы уже расстались с мифом о семисекундной памяти золотых рыбок и многими устаревшими представлениями о примитивной, скучной жизни рыб. Оказывается, они обладают фундаментальными способностями, в которых мы им отказывали: они могут думать, учиться и запоминать, они видят цвета, они слышат и поют. И у рыб есть множество других удивительных и неожиданных талантов: они могут стрелять электрическими разрядами для охоты и навигации; они обмениваются тайными посланиями, манипулируя светом и цветом; они создают гигантские скульптуры из песка и используют свои встроенные магнитные компасы, чтобы переплывать океаны и возвращаться обратно. Но потребуется еще немало времени, чтобы разрушить устоявшийся взгляд на рыб как на низших существ, совершенно иных, чем собаки, лошади, кошки, птицы и другие животные, которые тысячелетиями считались верными спутниками человека.

Существует множество способов изменить это положение вещей и уничтожить концептуальный разрыв между рыбами и другими животными. Мы можем с большим вниманием относиться к рыбам, которых мы едим и держим в качестве питомцев, и задавать вопросы о том, откуда они взялись, как они были пойманы или выращены. Мы можем выступать в поддержку дальнейших исследований жизни рыб, чтобы еще больше узнать об их биологии – и интересоваться результатами этих исследований, – а также стараться понять, как человеческая деятельность влияет как на отдельных особей, так и на популяции и виды. И вы можете сами познакомиться с рыбами поближе, лучше узнать этих существ, навещая их в подводном мире и предаваясь удовольствию наблюдения за ними.

Днем во вторник я выхожу из дома и отправляюсь на велосипеде на поиски рыб. Я еду вдоль фермы, пахнущей теплыми коровьими лепешками, и через железный мост, напоминающий миниатюрную железную дорогу, украшенную шелковыми паутинками ранних летних паучков. Я проезжаю одинокий фонарь на лугу, где 80 лет назад люди катались на коньках в морозные зимы, но теперь луг отделен от реки и служит домом орхидеям и ужам. И далее вниз, по зеленому туннелю, мимо подрагивающей решетчатой ограды пастбища, и я выезжаю на залитую солнцем тропу вдоль речного берега.

Два красных складных стула, на которых расслабленно сидят рыбаки, хороший знак: я определенно что-нибудь найду. Я ставлю свой велосипед у дерева и нахожу место для того, чтобы сесть и понаблюдать. Вода мутно-коричневая, в ней отражаются голубое небо и пушистые облака, и я ничего не вижу в глубине. Вдоль реки летит крачка, сначала в одну сторону, а потом обратно, то скрипя, то пища, как игрушка для собак. Ее заостренные крылья смотрят назад, а черная шапочка прячет глаза, высматривающие еду. Она что-то замечает и пикирует вниз, поднимая брызги, а затем отлетает, проглатывая добычу. Я высматриваю цель крачки и вижу стаю мальков, мельтешащих около меня в мелкой заводи у берега. У рыб большие темные глаза и прозрачные тела. Пара смельчаков ведет стаю, а другие следуют за ними, изучая наполненные водой отпечатки ног в песке, которые им должны казаться огромными кратерами.

Их движения кажутся неуверенными и опасливыми. Проплыл-проплыл – остановился. Проплыл-проплыл – остановился.

Когда я наклоняюсь, чтобы лучше их рассмотреть, они тут же уплывают и собираются у речной травы, будто ощущая мое присутствие. Проплывающий мимо байдарочник их беспокоит гораздо меньше; возможно, их главными врагами являются воздушные и наземные хищники, а не брызгающиеся водные чудища. Когда вода успокаивается, мальки поднимаются к поверхности, и от их губ по воде расходятся неровные круги.

Я иду вдоль реки мимо школьников с одноразовыми мангалами, прожигающими прямоугольники в траве, мимо мужчины в плавках, тихо сидящего под раскидистым деревом. Загорающая пара слушает музыку, под которую танцуют самцы равнокрылых стрекоз, пытающиеся впечатлить партнерш своими блестящими сапфировыми телами и цветными крыльями, бьющимися, как крылья бабочек.

Затем в чистом участке посреди мутной воды я вижу застывшие силуэты двух рыб размером с руку и хвостами, направленными вниз по течению в сторону города. Я нахожу просвет среди зарослей чертополоха и крапивы, спускаюсь с берега и по щиколотку погружаюсь в мягкую грязь. Берег круто снижается, дно быстро уходит из-под ног, и у меня захватывает дух, когда я погружаюсь в ледяную воду. Мои бледные ноги в воде кажутся цвета виски, и я зависаю на пару секунд, протирая маску для ныряния, чтобы та не запотевала.

Это странно так быстро погружаться без привычной поддержки соленой воды. И я привыкла видеть дальше, чем сейчас. Мутная вода давит на стекло моей маски, и я начинаю сомневаться, что хоть что-нибудь увижу. В главном русле реки рыба должна проплыть прямо перед моим носом, чтобы я ее заметила.

Я смотрю на воду, покрытую пухом от окружающих реку ив, и решаю испытать удачу у противоположного берега. Я плыву через шелковистые извивающиеся травы, опутывающие мои ноги, и хватаюсь за нависающие сверху ветви, пугая камышницу и ее птенца, сидящих на уровне моих глаз. Мимо проплывает лодка, и гребец говорит своему расслабленному пассажиру: «Видишь, там пловец на что-то смотрит». Я жизнерадостно машу ему рукой и возвращаюсь к своим подводным поискам.

Набрав в легкие достаточно воздуха, я стараюсь не касаться ногами дна, чтобы не замутить воду. В этой тихой заводи между ветвями и корнями грязь осела, и я могу видеть на расстоянии вытянутой руки.

Картина, которую я наблюдаю, напоминает мне о том, как я плавала с маской в мангровых зарослях Мадагаскара. Дважды в день во время прилива деревья и кустарники там затопляются, и вокруг петляющих корней и узловатых стволов быстро собираются обитатели этой водной экосистемы. Раньше я думала, что мангровые заросли погружены в жидкую грязь и заглядывать под поверхность мутной воды смысла нет. Но, оказавшись там, я восхитилась прозрачностью воды, серебристыми рыбками, плавающими вокруг деревьев, и быстрыми стаями мальков, распадающимися и снова собирающимися вокруг меня. Здесь, в реке, я вижу не настолько хорошо и вокруг меньше жизни, чем в тропическом лесу, но это место на границе между сушей и водой вызывает у меня очень похожие ощущения.

Я терпеливо жду, когда мимо кто-нибудь проплывет, и начинаю беспокоиться, что рыбы меня избегают. Затем наконец одна решается подплыть ко мне и зависает рядом, двигая своими жесткими грудными плавниками. Она покрыта крупными перекрывающимися серебристыми чешуями, у нее красные плавники и вильчатый хвост. Это плотва, вид, встречающийся по всей Европе от Пиренейских гор до Сибири, но эта особь, всего на несколько мгновений, моя. Она наблюдает за мной красными глазами, а я наблюдаю за ней, стараясь не шевелиться, чтобы ее не спугнуть. Она делает пять глотков воды за те короткие секунды, которые мы проводим вместе. Затем, вильнув телом и взмахнув хвостом, плотва исчезает из поля зрения, оставляя меня в одиночестве плавать у речного берега.