– Я вчера был в Бору и видел Веронику, – выдавил я из себя эти слова, будто бы они мешали мне дышать.

Лиза поперхнулась кофе и звонко закашлялась, мне пришлось слегка постучать ей по спине.

– Когда ты успел? – искренне удивляясь, задала Лиза один из тысячи вопросов, которые явно крутились у неё на языке.

– Это уже второй вопрос, – нахмурился я из вредности, но всё равно продолжил: – когда уже все разошлись и она осталась с Волковым наедине, – выдал я ненавистное имя, от которого мои зубы сводило болезненной судорогой, как от изрядной порции лимона.

Я наблюдал, как на лице Лизы отражается мыслительный процесс, и даже позабавился сквозь ядовитую горечь, когда догадка о причине моей вчерашней пьянки буквально загорелась лампочкой над её головой с криком «Эврика!». Взгляд сестрёнки резко наполнился сочувствием. Хоть догадливость и сострадание не её конёк, понять, что мне всё ещё больно от этих воспоминаний, ума хватило.

– Что будешь делать? – просто спросила она.

– То, что нужно было сделать два месяца назад. Принять и забыть. Поеду в Китай, с глаз долой – из сердца вон. Хватит этого ненужного мазохизма.

– Думаешь, прокатит?

– Должно. Кстати, ты не видела мой мобильник?

Лиза подала мне мой айфон, на котором я обнаружил пятнадцать пропущенных вызовов. Чёрт, Таня!

***

Как я и планировал, чужая страна, другие люди, новые впечатления и нереальное количество работы сделали своё дело – я успешно игнорировал неуместные воспоминания и чувства, загружая свой мозг чем угодно, только не мыслями о Веронике. Неплохой чертой моего характера, надо признать, было то, что я умел гибко подстраиваться под ситуацию и наслаждаться тем, что имею, особенно если осознавал, что большего мне не светит. Строительство завода шло своим чередом, строго по запланированному графику и уже ближе к декабрю я смог немного разгрузиться и позволить себе попутешествовать по такой загадочной, сильной и будоражащей воображение стране, как Китай.

Я не переставал восхищаться трудолюбием и полной отдачей работе китайцев, причём независимо от их возраста и социального статуса. Чуть позже, побывав в отдалённых от крупных городов уголках страны, я понял, что любовь к труду заложена у китайцев в генах с рождения и причиной этому была постоянная необходимость бороться за место под солнцем в прямом смысле этого слова. Признаться, я, мягко говоря, был поражён, если не сказать шокирован, окунувшись в жизнь сельского населения Китая и маленьких городов. Суровый закон Поднебесной гласил: «Одна семья – один ребёнок», и такая резкая демографическая политика, направленная на стабилизацию неуёмного роста численности населения, зачастую приносила свои не совсем ожидаемые плоды, которые мне не посчастливилось увидеть собственными глазами и мне от этого становилось страшно.

Суровые ограничения демографической политики упрямо игнорировались в глубинках страны, где процветала бедность и нищета. Стоит ли говорить, что количество детей в северо-западных провинциях далеко не ограничивалось одним или хотя бы двумя детьми, что тоже было вполне законно, если старшей из них была девочка. Самое страшное было то, что огромная часть сельского населения Китая относилась к контрацепции, как к самому настоящему и почти живому злу, и продолжала плодиться, оправдывая себя религиозными взглядами. Мне пришлось объездить много фабрик и заводов в поисках поставщиков недорогих запасных частей к медицинскому оборудованию и, честно признаюсь, от увиденного на некоторых из них меня бросало в дрожь.

Для большинства китайских деревенских семей иметь второго и последующих детей – непозволительная роскошь. Они предпочитали рожать и не регистрировать свои чада, чем предохраняться или платить за незаконных потомков непосильные налоги. В результате эти несуществующие дети по сути представляли собой призраков, мёртвых душ, не имеющих прав на медицинское обслуживание, образование и прочие социальные блага цивилизации. Они бы все помирали с голоду, словно мухи, если бы не работали, добывая себе кусок хлеба, как только начинали что-то соображать.

Я думал, что ручной малооплачиваемый детский труд – давно забытое прошлое, которое никогда не касалось России, но имело место быть в Европе до конца восемнадцатого века, но я ошибался. Я собственными глазами видел целые цеха ребятишек, упаковывающих товар руками, раскрашивающих какие-то фигурки вручную и исполняющих прочую несложную работу по десять часов в день буквально за еду, пока их родители трудились в поте лица на мизерных участках земли, выращивая рис и прочие сельскохозяйственные культуры. Сказать, что я был в шоке – ничего не сказать. Первым моим порывом было пожаловаться на такое беззаконие властям, но потом я понял, что этот труд – единственный вариант выжить для этих детей. У их родителей просто не было денег, чтобы прокормить всех незаконных детей, не говоря уже о том, чтобы дать им какое-то элементарное образование.

Особенно тяжело было наблюдать подобные вещи после развитого, цивилизованного восточного побережья, с его огромными небоскрёбами и прочими дарами технического прогресса. Я был бы рад выкинуть из головы весь этот увиденный кошмар, но я не мог. Мне оставалось только смириться с ним. Если уж власти этой великой страны не могут повлиять на своих граждан, что могу сделать я? Такова реальность бедных провинций Китая, такова его обратная сторона.

Мне хотелось поделиться своими впечатлениями, обсудить увиденное с единственным человеком, подходящим для этого, была Таня. Когда я за ужином рассказал ей обо всех тех ужасах, происходящих в глубинках Китая, она лишь поморщила носик и презрительно фыркнула.

– Какое тебе дело до того? – задала она вопрос, и, надо признать, он оказался совсем не той реакцией, которую я ожидал.

– Если учесть, что я с этим ничего не могу поделать – то, по сути, никакого. Однако меня это беспокоит, не слишком уж приятно осознавать, что в современном мире происходят подобные вещи.

– Голодающих на земле очень много, ты ещё в Африке и Индии не был. Так что теперь, об этом убиваться?

– Таня, я видел собственными глазами, как исхудалые дети вкалывают за кусок хлеба вместо того, чтобы играть в детские игры или посещать школу. Тебя это совсем не волнует? – Меня начинала раздражать её реакция.

– Нет, если ты не соберёшься потратить все свои деньги и накормить их, – прямо ответила она, а я вдруг понял, насколько цинична и эгоистична эта женщина.

Я и сам считал себя эгоистом и циником в какой-то степени, но всё-таки сострадание мне не было чуждо. Признаться, мы с Таней не так уж часто разговаривали по душам, мы вообще мало разговаривали, предпочитая не тратить время на болтовню, а посвятить его более приятному занятию. Теперь же, вдали от дома, в другой стране я скучал по родным, по дочери, по Питеру и мне остро не хватало общения, которого Таня никак не хотела или не могла мне дать. Все мои попытки вывести её на разговор заканчивались буйным сексом, не успев начаться. Меня раньше это совсем не беспокоило, я был не против, когда она затыкала мне рот поцелуем с продолжением даже тогда, когда я пару раз пытался высказать ей, как скучаю по дочери. Но теперь, когда мы уже больше двух месяцев прожили в Китае, одного секса мне было мало. Теперь, когда бизнес шёл полным ходом, строительство набирало обороты и я уже не работал сутки напролёт, я остро ощущал потребность в общении, в человеке, с которым смогу поделиться чувствами и эмоциями, в родственной душе. Тем тяжелее мне было осознавать, что Таня к такому человеку никак не относилась, единственное, что нас с ней связывало, – это потрясающий, умопомрачительный секс.