— Я не представляю, что надо надеть вечером.

Когда Джонни посмотрел на нее, он больше не улыбался, на его лице читалась страсть, впрочем, и Кейт обуревало не менее сильное желание. Она расстегнула свои брюки, и они упали на пол. Впервые за последнее время ее не беспокоило, что она набрала вес. Она доверилась Джонни — взгляд мужа служил ей зеркалом.

Кейт расстегнула лифчик, он бесшумно выскользнул из ее рук.

— Нечестно начинать без меня, — пробормотал Джонни, расстегивая рубашку и отбрасывая ее в сторону. За рубашкой последовали брюки.

Они упали на постель и с такой жадностью набросились друг на друга, словно не занимались любовью долгие месяцы, а не пару недель. Кейт отдалась во власть собственных ощущений. Когда Джонни наконец вошел в нее со всей страстью человека, пережившего долгое воздержание, Кейт вскрикнула от радости, и все ее существо раскрылось ему навстречу, чтобы слиться в единое целое с этим мужчиной, которого она любила больше собственной жизни. К моменту, когда наступил оргазм, Кейт была совершено обессилена.

Джонни прижал ее к себе. Обнаженные, потные, тяжело дышащие, они лежали, сплетясь телами и запутавшись в дорогих гостиничных простынях.

— Ты ведь знаешь, как сильно я люблю тебя, правда? — тихо произнес Джонни.

Он произносил эти слова так часто, что Кейт уже привыкла их слышать. Но на этот раз она вдруг почувствовала необычное беспокойство.

— В чем дело, Джонни?

— Ты о чем? — Он освободился из ее объятий, встал, подошел к столику и налил в бокалы шампанское. — Хочешь клубники?

— Посмотри на меня, Джон!

Медленно, очень медленно Джонни повернулся, стараясь не встречаться с женой глазами.

— Ты пугаешь меня.

Джонни подошел к окну и выглянул наружу. Профиль его на фоне окна выглядел резким и каким-то неожиданно чужим. Влажные, спутанные волосы падали на лицо. Кейт не видела, но ей казалось, что он улыбается.

— Не делай этого сейчас, Кейт, — попросил он. — У нас впереди вся ночь, а завтра будет целый день, чтобы поговорить. А сейчас давай…

— Скажи мне!

Джонни поставил бокал на подоконник и повернулся к жене.

Он наконец посмотрел Кейти в глаза, и во взгляде его читалась такая печаль, что у нее перехватило дыхание. Он подошел к кровати, встал на колени и взял Кейт за руку.

— Ты ведь знаешь, что происходит сейчас на Ближнем Востоке.

Слова его прозвучали так неожиданно, что Кейт в недоумении молча смотрела на него, ничего не понимая.

— И что?

— Там скоро будет война, Кейти. Ты ведь знаешь, да весь мир это знает.

Война!

Эти пять букв складывались в огромное черное облако, вдруг возникшее на горизонте.

— Я должен ехать. — То, как он сказал это — твердым, тихим голосом, — было хуже крика.

— Ты ведь говорил, что утратил самообладание.

— Ирония судьбы — ты припоминаешь мне теперь мои же слова. Я устал чувствовать себя неудачником, Кейти. Мне нужно доказать самому себе, что на этот раз я справлюсь.

— И ты просишь моего благословения? — безжизненным голосом произнесла Кейт.

— Оно мне необходимо.

— Но ты ведь поедешь туда, что бы я ни сказала. Так к чему все это представление?

Джонни взял в ладони лицо Кейт. Она попыталась отстраниться, но Джонни не позволил.

— Я нужен там, у меня есть опыт.

— Мне ты тоже нужен. И Маре. Но это не имеет значения, не так ли?

— Это имеет значение.

Кейт почувствовала, как слезы начинают застилать ей глаза. Она плохо видела Джонни.

— Если ты скажешь «нет», я не поеду.

— Хорошо — нет. Ты не можешь ехать. Я не отпускаю тебя. Я люблю тебя, Джонни. Ты можешь там умереть.

Джонни опустил руки, сел на корточки и внимательно посмотрел на Кейт.

— Это твой окончательный ответ?

Слезы полились потоком по ее щекам. Кейт принялась вытирать их с сердитым видом. Ей хотелось сказать: «Да, черт бы тебя побрал! Это мой окончательный ответ».

Но как она могла отказать Джонни в том, что было для него так важно! Дело было не только в том, что он хотел этого. Где-то в глубине души Кейт прятались уродливые остатки страха, периодически всплывавшие на поверхность и напоминавшие ей, что сначала Джонни любил Талли. И поэтому Кейт боялась отказывать ему в чем-нибудь.

— Пообещай мне, что ты не умрешь, Джонни, — всхлипнув, проговорила она.

Он забрался в постель и сжал ее в объятиях. Кейт прижалась к нему так крепко, как только могла, но и это не принесло ей ощущения безопасности. Ей казалось, что Джонни растворяется в ее объятиях и постепенно исчезает.

— Обещаю, что не умру.

Все это были пустые слова, и от того, с какой горячностью произнес их Джонни, было только хуже.

И она не могла не вспомнить сегодняшнее утро, когда проснулась с ощущением, что именно в этот день что-то случится.

— Я не шучу, Джонни. Если ты умрешь там, я возненавижу тебя навеки. Клянусь Богом!

— Ты всегда будешь любить меня. И ты это знаешь.

И сами слова, и то, с каким победным видом он их произнес, снова вызвали у Кейт желание расплакаться. И только позже, после романтического ужина в номере, после того как они всю ночь занимались любовью и нежились в объятиях друг друга, Кейт задумалась о том, что она сказала Джонни, об отчаянном ужасе своей угрозы — дуэльной перчатке, брошенной Богу.

Талли оторвалась от Гранта и легла рядом с ним, все еще тяжело дыша.

— Вау! — сказала она, закрывая глаза. — Это было потрясающе!

— Да, потрясающе.

— Я рада, что ты оказался в Нью-Йорке в этот уик-энд. Это то, что мне было нужно.

— И тебе, и мне, любовь моя.

Талли нравилось вслушиваться в его акцент, ощущать его обнаженное тело. Ей хотелось, чтобы эти моменты длились вечно, потому что Талли знала: стоит ей выбраться из кровати, тяжелые мысли снова одолеют ее. Она боролась с ними с того дня, когда позвонила Кейти. Ничто не могло так подорвать ее уверенность в себе и заставить чувствовать себя не в своей тарелке, как злость на лучшую подругу.

Грант сел на постели.

Талли коснулась его спины, подумала о том, не стоит ли попросить его остаться и на ночь, отложить свою встречу, но их отношения не предполагали такой просьбы. Они были друзьями, которые встречались, чтобы заняться сексом, вдоволь посмеяться несколько часов, а затем пойти каждый своей дорогой.

Рядом с Грантом зазвонил телефон. Он протянул руку к трубке.

— Не отвечай, я ни с кем не хочу разговаривать.