— Как сумбурно… — процедил он.

— Как умею. Итак, что перевешивает — боль или облегчение? Облегчение или боль -

что принесла тебе эта потеря, Демон? Ты знаешь. Ты ведь по-своему любил их, даже если не хочешь это признать. Но любовь — не для монстров, это слишком человеческое чувство. Почему Уильям так отличается от Калеба? Потому что он умеет любить, это для него естественно. Он знает, что слезы и утраты — часть любви. А Калеб и Джиа от этих неестественных чувств только страдают. Для них

Эркхам важна, как ничто другое, но это невероятное горе от разлуки их раздражает и приводит в недоумение, вызывает страх и досаду, потому что они не могут с ним справиться. Вы монстры, бессмертные, сверхсильные — и не в состоянии перенести то, что постоянно переживают люди — слабые и такие хрупкие. Недолговечные. И ты такой. Будешь спорить?

Демон смотрел на меня со смесью отвращения и чего-то еще, нарастающего и опасного. Но остановиться я уже не могла.

— Не понимаю, зачем себя мучить? Любовь ведь больше слезы, чем радость, а плакать вы не любите. Не умеете. Это для вас так же неестественно, как для нас -

пить кровь. Любовь для вас непосильная тяжесть, она не в вашей природе, так какого черта вы продолжаете испытывать себя? Вам завидно, что ли? Ностальгия?

Или вы боитесь потерять последнее человеческое? Да бросьте, не бойтесь. Вам это не нужно. Вы — монстры, не люди, вы просто не способны. И я в шоке от того, что учу тебя жить.

Он сделал ко мне шаг, быстрее, чем можно увидеть, и я едва не отступила.

— Убьешь меня — и признаешь, что любил их или хоть кого-то из них. И что я сделала тебе больно. Очень.

Демон едва слышно со свистом втянул воздух сквозь зубы, как от удара. Здравый смысл вопил в отчаянии, что я уже даже не балансирую — я перешла все мыслимые границы и мои провокации скорее всего будут стоить мне жизни, но я его игнорировала. Где он был, здравый смысл, когда я садилась за руль полупьяной?

И в конце концов, раз уж схватила тигра за хвост — рано или поздно придется отпустить.

— А не убьешь — признаешь, что они ничего для тебя не значили. Те, кого я у… уничтожила. Твоя подруга, Байла, которая так здорово танцевала. Соня Кортес, не пережившая смерть единственной внучки. И твой сателлит, это самое главное. Как

Сидди назвала его?.. сейчас…

— Если произнесешь его имя, я оторву тебе голову…

— Майк, — сказала я с наслаждением прямо ему в лицо.

Что-то свистнуло у меня перед глазами, как пуля, но оно рассекло лишь воздух. От одного этого меня контузило, и я упала навзничь, зажмурившись. Хотя и успела рассмотреть в его поменявших цвет глазах, чего ему стоило удержаться и не исполнить угрозу. Да нет, они не поменяли цвет. Просто в абсент плеснули крови.

— Вот почему ты не убил меня тогда, — прошептала я, глядя во тьму. — Нет, они не были тебе безразличны. Просто теперь ты свободен от ненужных эмоций и счастлив,

даже если иногда кажется, что это неправильно. Я — твоя избавительница. И ты знаешь, что это правда.

Когда я открыла глаза, его не было. Время шло, а я все лежала, как парализованная, и смотрела в потолок — в остальном тело мне отказало. Но я не боялась, хотя находилась куда ближе к смерти, чем весь этот год. Все эти два года от момента аварии. То, что Демон не убил меня раньше и не убил десять минут назад, совсем не значило, что не убьет завтра. Просто теперь я была к этому готова. И пока даже ожидание смерти казалось чуть терпимее, чем чувство вины.

* * *

О тебе узнал я во вчерашнем странном сне,

Все, что я увидел, будет вечно жить во мне.

Днем я наконец поела, обрадовав желудок, который ни на что кроме алкоголя уже и не рассчитывал, но лучше мне не стало. В номере я свернулась в клубочек на кровати и попыталась заснуть — безрезультатно. На ноутбук я даже смотреть не могла. Смирившись с полным отсутствием воли, я залезла в бар, и… текилы там не оказалось. Она исчезла.

Я обшарила шкафчик сверху донизу, но результат остался тот же. Бутылка исчезла,

и я почувствовала себя совсем плохо. Текила была моей последней надеждой по одной причине — я вырубалась после первой же стопки. Джимми говорит, что у меня,

вероятно, аллергия на какое-то составляющее и это может быть очень опасно… но что делать? Один стресс на год — это еще никого не убило. Наверное. И даже если я не выпью сейчас, когда мне это так нужно, еще не факт, что я доживу до следующего Рождества.

Поэтому я спустилась в гостиничный бар.

Первое, что мне бросилось в глаза, был труп. Нет, сначала в нос — запах чего-то паленого и сладкий сигаретный дым коромыслом, а потом уже труп. Он полулежал на барной стойке со вполне безмятежным выражением лица — впечатление портила кровь,

пропитавшая его рубашку. Демон сидел рядом и развлекался тем, что выдергивал по волосинке из его кудрявой шевелюры, подбрасывал и поджигал. Я застыла на входе,

и увидев меня, он отложил зажигалку.

— Тебя что-то смущает? — спросил он. — С каких пор тебя смущают естественные вещи?

Мне сильно захотелось сказать гадость, и я ответила:

— Просто интересно, почему у него такое лицо, будто ему отсосали.

Демон и бровью не повел, просто равнодушно глянул на труп, потом на меня. Глаза его были мертвыми и золотыми.

— Ну, если учитывать полисемию глагола «отсосать», то ты, пожалуй, права. Так и было.

Я отвернулась и начала сама шарить по бару. Ни одной бутылки. Все, что угодно,

только не это. Я начала нервничать, кое-что разбила и в конце концов остановилась, пока не перебила весь бар. Вот дерьмо.

— Это ищешь?

Демон держал в руках то, что я так долго искала, все с тем же скучающим видом.

Не успела я и слова сказать, как он вылил ее на труп и даже потряс, чтобы убедиться в полной ее опустошенности.

— Везунчик Джин. Если повезет, его сегодня еще и оближут.

Он бросил бутылку и вышел. В эту же секунду «труп» поднял голову — вид у него был уже далеко не такой счастливый, как пять минут назад. Он привстал и дотронулся до шеи — рука окрасилась в красное.

— Что со мной?.. — спросил он, уже испуганно.

— Производственная травма, — ответила я резко — и тоже испугалась. Блин. Это же не мои слова, а чьи-то чужие. А я не такая как они. Я все-таки человек.

Поэтому я промыла водкой то, что не смыла текила, и посидела с ним, пока он не пришел в себя. За эти три дня у меня уже был опыт накладывания повязок, и не осталось никакой надежды, что это будет последняя кровь, что я вижу.