Второй контингент — это вспомогательная полиция по поддержанию порядка в тыловых районах (Hilfspolizie). В зависимости от того, какой инстанции — военной или гражданской — она подчинялась, ее принято подразделять на: а) вспомогательную полицию (или охранные отряды) в тыловых районах действующей армии или групп армий; б) вспомогательную полицию порядка в районах деятельности гражданской оккупационной администрации («Shuma», от немецкого Schutzmannschaften — полицейские части). Появление этой категории добровольческих формирований было связано с попыткой немецкого командования и оккупационных властей разрешить проблему резкой нехватки охранных частей как в непосредственной близи от районов боевых действий, так и на оккупированных территориях, находившихся в глубоком тылу, но имевших сильное партизанское движение. Про подразделения, формируемые в оккупированных районах СССР, находившихся под управлением военной администрации, мы уже упоминали — это «местные боевые соединения» в районе группы армий «Север», «служба порядка» в группе армий «Центр» и «вспомогательные охранные части» в группе армий «Юг». Что касается областей, находящихся в зоне действия гражданской администрации — рейхскомиссариатов «Остланд» и «Украина», то здесь с ноября 1941 года все «местные вспомогательные силы» были объединены и реорганизованы в части «вспомогательной полиции порядка». Цели и задачи их создания и использования, по сути, ничем не отличались от целей и задач предыдущих формирований, за исключением того, что в данном случае они подчинялись не военным, а полицейским властям. В зависимости от их назначения принято выделять следующие категории «вспомогательной полиции порядка»: а) полиция в городах и сельской местности; б) отряды обороны или «самоохраны»; в) батальоны для борьбы с партизанами; г) вспомогательная пожарная полиция; д) резервная полиция для охранных целей. По подсчетам специалистов, в этих двух категориях служили около 300–400 тысяч советских граждан.

И, наконец, последняя категория — боевые добровольческие формирования из числа бывших советских граждан в вермахте (и впоследствии СС), которые, по оценкам разных историков, насчитывали к концу войны около 400–450 тысяч человек. Точнее определить эту цифру не представляется возможным, так как разделение всех изменнических формирований на категории по их функциональному назначению не было чем-то установленным раз и навсегда. Зачастую на практике многие формирования меняли предназначение, полицейские формирования оказывались на фронте, а боевые части, наоборот, принимали под охрану важные коммуникации в глубоком тылу (вследствие чего и личный состав таких частей в немецких нормативных документах учитывался дважды).

Надо признать, что учет изменнических формирований был чрезвычайно запутан. Помимо постоянных перемещений, перебросок и переформирований «восточных частей», немецкие командные инстанции вермахта на местах нередко скрывали от Берлина истинное число лиц, привлеченных к военному сотрудничеству, так как высшее политическое руководство Германии не особенно поощряло подобные начинания. К тому же среди всех этих батальонов, сотен, дивизионов, полков и соединений нередко возникала такая путаница, что немецкие учетные органы просто не могли разграничить отдельные категории добровольцев. Поэтому так трудно определить, когда речь идет о численности всех военных и полицейских формирований, а когда — только о какой-то определенной категории. По мнению наиболее авторитетных западных исследователей в самом вермахте, войсках СС и полиции, созданной оккупационными немецкими властями на территории СССР, служило от 800 тысяч до 1,5 миллиона советских граждан[338]. Данные, опубликованные в последнее время российскими авторами, существенно расходятся не только с западными, но и между собой: они колеблются в пределах от 200 тысяч до тех же 1–1,5 миллиона человек[339].

Привлечение советских граждан, в том числе и казаков, в создаваемые немцами формирования носило как добровольный, так и принудительный характер. Первыми и самыми идейными коллаборационистами, изъявившими желание вступить в ряды германской армии, стали добровольцы, имеющие личные счеты с советской властью. Как правило, это были люди, потерявшие во времена коллективизации и чисток 30-х годов своих родных и близких. Были среди них и те, кто воевал с Советами еще во времена Гражданской войны, а потом сумел каким-то образом избежать тюрьмы, затаиться и дождаться прихода немцев. Большинство таких добровольцев-казаков влилось в состав вермахта на территории Донской области и Краснодарского края, которые особенно сильно пострадали во времена расказачивания. Здесь бывали случаи, когда навстречу «немцам-освободителям» выходили целыми станицами, а в казачьих сотнях служили семьями. Вот один из примеров уникального семейного коллаборационизма: «А взвод действительно, как одна большая семья. В нем отец с сыном Краснокутные и свояком отца — Кириенко, два родных брата Горбачевы и с ними двоюродный — Терехов; два Ермоленко и два Афанасьевичи, по столько же Тереховых, Устименко, Авиловых и других. А самому командиру взвода — Михаилу Ивановичу, каждый из его казаков приходится той или иной родней»[340].

Были идейные противники советской власти, причем самых разных национальностей, и среди военнопленных. Именно они в первую очередь поддавались на уговоры агитаторов и записывались во всевозможные изменнические формирования, где составляли активное инициативное ядро и служили надежной опорой немецкого командования. Из их числа готовили младших командиров для формировавшихся частей, а признанных особо надежными направляли в формируемые части специального назначения: в распоряжение спецслужб (Абвера и СД) для подготовки к разведывательно-диверсионным акциям в советском тылу. Вот несколько характерных для того времени жизненных историй о казаках, которые в годы войны по тем или иным причинам абсолютно осознанно пошли служить к немцам, надеясь поквитаться с советской властью за нанесенные им обиды: «Казак Иван Егоров, — вспоминает Н. Васильев, который в годы войны был подростком, но тем не менее успел принять участие в борьбе против Советов, — спокойный, открытый, не умеющий лгать. Ему за сорок. По нашим меркам — старик. В Гражданскую войну был мобилизован в Красную Армию. Его полк добровольно перешел на сторону белых, которые красноармейцев разоружили, построили и расстреляли из пулеметов… Иван остался невредим. Упал первым и притворился мертвым в куче трупов. Затем до конца войны воевал на стороне красных. Но в коллективизацию ему вспомнили добровольную сдачу белым, да и хозяйство было крепким. Угодил на Беломорканал, а семья погибла в ссылке. Было за что не любить Советскую власть. В советско-германскую при первой возможности сдался в плен и вступил для борьбы с большевиками в полк Кононова»… «Капитан Бессмертный был донским казачьим Офицерам и эмигрировал во Францию после Гражданской войны. В середине 20-х годов, поверив обещаниям Советской власти о прощении, вернулся на Дон, где пришел в ужас от увиденного. Долгое время его не трогали, но с началом коллективизации в конце 20-х годов таких, как он, стали арестовывать, сажать в тюрьму и даже расстреливать. Пришлось бежать из родных мест. На одной из железнодорожных станций Донбасса его задержали. За побег ему грозил расстрел. Но ему повезло! В списках комендатуры значился беглец Бессмертнов без инициалов… Его отпустили! Затем… поддельные документы, новое имя, биография и работа на угольных шахтах вплоть до начала войны. Призыв в армию, добровольная сдача в плен, вооруженная борьба с большевиками в восточных формированиях Вермахта»… «Петр Мельников до войны учился в техникуме. Организовал из студентов воровскую группу, которая работала только на железнодорожных вокзалах. Проводили операции просто: рекогносцировка, затем подход к отдельно стоящему чемодану с отвлечением внимания хозяина, накрытие чемодана своим пустым с прорезанной нижней частью, включение зажимов и спокойный уход. Ни разу не попались. Были всегда при деньгах и жили припеваючи. Но началась война, и их призвали в армию. Окружение. Плен. Чтобы выжить, пошел служить в одну из русских воинских частей, воевавших против партизан. И провоевал на стороне немцев около трех лет. Участвовал в подавлении варшавского восстания»[341].