— Хотя как пожелаешь, я могу обойтись и без вопросов, но я хочу быть честным до конца, и прежде всего перед моим прежним другом, а ныне твоим женихом. Как ты будешь объяснять своему будущему мужу, почему вдруг лишилась невинности?

Маша сжалась в комок под одеялом, закрыла лицо руками и разрыдалась:

— Я бы никогда не отважилась на такое, но, если ты откажешься, уже завтра Прасковья Тихоновна заподозрит неладное…

Митя отнял ее ладони от лица, вытер мокрые от слез девичьи щеки полотенцем, висевшим до этого на козырьке кровати, и улыбнулся:

— Ты ведь известная выдумщица, Мария! Неужели ничего не сумела придумать, чтобы изобразить это злополучное пятно на простынях?

— Я думала, — прошептала Маша, — но Прасковья Тихоновна не отходила от меня ни на шаг. И Я ничего не успела приготовить.

— Но ты хотя бы понимаешь, что потом ничего уже не изменишь и твой будущий муж…

— Сегодня ты мой муж, и, если не желаешь, чтобы наш план провалился, сделай, как я прощу.

Митя некоторое время с чрезвычайной задумчивостью смотрел на нее и затем тихо спросил:

— Вероятно, ты считаешь, что это можно сделать по заказу?

Маша покраснела и, встретив его насмешливый взгляд, окончательно растерялась:

— Не знаю, но, если ты не хочешь, я не вправе тебя принуждать.

— А если я признаюсь, что хочу, — он внезапно привлек ее к себе, — хочу с того самого момента, как мы переступили порог церкви, а еще вернее, когда я увидел тебя на крыльце этого дома?!

— Митя, ты не должен так говорить. — Маша попыталась освободиться из его объятий. — Учти, я совсем не горю желанием заниматься этим, и если бы не Прасковья Тихоновна…

— Все понятно, — перебил ее Митя. — Ты делаешь это из лучших побуждений, ты согласна стать женщиной с нелюбимым человеком во имя священной цели и но велению долга.

И тебе хочется по возможности скорее завершить этот не слишком приятный для тебя процесс?

— Да, — прошептала Маша и уткнулась лицом в его плечо, — скажи, что я должна для этого сделать?

— Прежде всего раздеться, — усмехнулся Митя. — Прости, но в постели я привык иметь дело с обнаженными женщинами, и учти, если уж мне не суждено сегодня выспаться, я хотел бы, в отличие от тебя, получить в эту ночь удовольствие.

Маша покорно взялась за края рубашки, стянула ее через голову и тут же юркнула под одеяло, заметив его напряженный взгляд и выступившие на лбу капельки йота.

Митя склонился над ней. Его синие, глаза потемнели, словно река перед грозой, он пропел языком но верхней губе, не слишком учтиво сбросил с Маши одеяло и присвистнул от восторга.

— Что же ты этакую красоту под одеялом прячешь?

Мужская рука легла ей на грудь, слегка сжала ее, а вторая скользнула под точеную девичью спину, и в следующее мгновение его губы встретились с ее губами, и Маше показалось, что она стремительно проваливается куда-то вниз, в мрачные и бесконечные глубины гигантской пропасти. Сердце остановилось на миг от испуга и вдруг забилось неистово, как никогда еще в жизни не билось. Митя оторвался от ее губ и принялся покрывать поцелуями ее лицо, шею, ласкать ее грудь, поглаживать нежную кожу, и шептал, шептал при этом, задыхаясь и дрожа от возбуждения, что-то нежное, будоражащее воображение, слегка сумасшедшее…

Но Маша не слишком вдумывалась, что именно шепчут ей на ухо горячие и сухие его губы, ибо даже самые смелые фантазии не могли передать того необыкновенного восторга, какой она испытала, окунувшись с головой в этот сладостный водоворот, в этот омут незнакомых, но долгожданных ощущении.

Она боялась признаться себе, что переживает сейчас подлинное наслаждение от мужских прикосновений, становившихся все откровеннее, все бесстыднее, но, как ни странно, она не испытывала ни малейшей вины от того, что позволяет Мите проникать в свои самые сокровенные тайны, допускает его губы ко всем секретным уголкам своего тела… Счастье переполняло ее, испепеляло, искало, но не находило выхода, и хотя, без всякого сомнения, Митя любил ее по принуждению, по необходимости, Маша не могла не оценить его усилий и не признать, что он весьма искусен в ласках и, конечно же, преуспел в умении доводить женщин до экстаза.

И Маша, окончательно забыв о том, что подчиняется ему из чувства долга, полностью признала власть его рук и губ и осмелела уже настолько, что сама принялась ласкать крепкое и сильное мужское тело, слегка пощипывать его кожу, покусывать за мочку уха, за верхнюю губу.

И уже через минуту ей стало мало одних прикосновений.

Она потянула Митю на себя и, подчиняясь древнему женскому инстинкту, развела колени…

Митя судорожно вздохнул, уткнулся в ее живот лицом и принялся покрывать поцелуями нежную кожу, спускаясь все ниже и ниже.

Маша потянулась навстречу его поцелуям и вдруг, неожиданно для самой себя, обхватила его поясницу ногами и закричала от необыкновенного наслаждения, когда мужские пальцы, скользнув но внутренней стороне бедра, тронули то самое заветное место, которое горело огнем и, оказывается, только и ждало этих ласковых касаний.

— Не спеши, не спеши, милая, — прошептал торопливо Митя и прижался к ней горячим, враз потяжелевшим телом, — подожди меня… — Он поцеловал ее в плечо и слегка смущенно пообещал:

— Я постараюсь, чтобы было не слишком больно.

Маша почувствовала, как нечто твердое и большое осторожно проникает и нее, впилась пальцами в Митины плечи, и он внезапно подхватил ее за ягодицы и словно нанизал на себя. Маша сдавленно охнула и тут же забыла и про боль, и про страх. Она закричала от истинного упоения этим человеком, упоения и необыкновенного счастья, притянула к себе Митину голову и принялась покрывать поцелуями его щеки, лоб, губы.

— Марьюшка, сумасшедшая моя! — не прошептал, выдохнул ей в ухо Митя и задвигался в ней все быстрее, быстрее, так что кровать заходила ходуном, а бедные пружины заскрипели, застонали, забились в истерике от непривычного для них напряжения.

Маша кричала, царапалась, кусалась, но эта сладкая мука все продолжалась и продолжалась, бедра сводило блаженной судорогой, она трепетала в мужских руках, стремясь навечно слиться с ним в единое целое. И Митя наконец тоже вскрикнул, еще теснее прижал ее к своим бедрам. И Маше почудилось, будто воздушная волна со всего размаху подбросила ее вверх, в глазах разноцветным фейерверком вспыхнули искры, и ей показалось, что она умирает.

Митя ласково поцеловал ее в губы, осторожно опустил на постель и лег рядом. Маша провела рукой по его синие, она тут же стала влажной, а Митя перехватил ее ладонь, перецеловал каждый пальчик в отдельности, а потом вновь притянул Машу к себе и опять припал к ее припухшим от неумеренных ласк губам.

— Ну, ты меня и удивила! — с изумлением прошептал он, на долю секунды оторвавшись от ее слегка терпких, горячих губ. — Если ты с таким пылом любишь по обязанности, чего ж тогда ожидать, если ты полюбишь по-настоящему?