Швеция, Бельгия…

Заключенный не шевелился. Противоестественная бледность покрыла его лицо, голый череп взмок от страха.

— Подойти ближе! Ну!

Отто Вольф сделал несколько мелких шажков к столу.

— Еще ближе!.. Стань сюда!

Заключенный подошел к столу вплотную.

— Так, а теперь рассказывай! Расскажи, что ты делал все эти годы после нашей последней встречи.

— Я… я потерял связь.

Венер откинулся на спинку кресла и громко расхохотался.

— Это-то ясно, дружочек!.. Ха-ха-ха… Ха-ха-ха… Советую тебе говорить правду. Почему ты потерял связь?

Отто Вольф тяжело дышал. В первый раз он опустил глаза и сказал:

— Я был в Испании.

— Так-так. И в Испании, значит, тоже. Наверное, в какой-нибудь красной бригаде?

— Да!

— В какой?

— В Одиннадцатой!

— Где побывал?

— В Мадриде, в Бельчите и Теруэле.

«Как могло случиться, что я не был об этом осведомлен?» — подумал Венер и закричал:

— Вот как! Значит, ты, проходимец, с оружием в руках дрался против испанского народа!

— Нет, нет! Отнюдь нет!

— Нет? А что же ты делал в большевистской бригаде?

— Я… я был… я был интендантом.

— Врешь!

— Нет, господин комиссар! Это чистая правда!

— А почему ты нас не поставил об этом в известность?

— Все произошло слишком внезапно. Не представлялось удобного случая.

— А позже?

— Я был в лагере. А затем… затем… бежал в Антверпен.

— А почему ты не постарался немедленно установить связь?

— Началась война.

Венер молча и недоверчиво разглядывал человека, которого он в свое время выпустил из концлагеря потому, что этот субъект изъявил готовность работать для гестапо. И он действительно выдал им несколько крупных зверей. Быть может, он и в самом деле не по злой воле потерял связь?

— Ты ведь передал нам в руки несколько коммунистов, верно?

— Так точно, господин комиссар, — поспешно подтвердил Вольф. — Руководителя нелегальной пограничной организации Фердинанда Мюнгерса и связного Гуго Каульварта.

— Да-да, помню. Знаешь судьбы обоих?

— Н-нет!

Венер провел рукой под подбородком, точно полоснул ножом:

— Сняли башку!

Отто Вольф неподвижно уставился на Венера. Губы его шевелились, точно он хотел что-то сказать. Но он молчал, таращил глаза на Венера и молчал.

— Судя по всему, тебе не сладко живется.

— Да, господин комиссар.

— Хочешь снова работать для нас?

Заключенный медлил с ответом.

— Не хочешь? Значит, не случайно ты на несколько лет пропал у нас из виду?

— Я готов, — пролепетал Вольф.

Оставшись один. Венер сам не мог понять, как это он был так доверчив. Ведь Вольф ему бессовестно налгал, нагородил с три короба всяких небылиц. Этот субъект был в Испании и не нашел возможности перебежать? «Правда, откуда ему было знать, что я нахожусь по ту сторону фронта? Но что-то здесь неясно. Он, конечно, хотел развязаться с нами, боялся, видно, «товарищей». И с какой целью он попал в Гетеборг, тоже неизвестно… Что делать с ним?» — спрашивал себя Венер.

Пока что он распорядился с ближайшим транспортом отправить Отто Вольфа в концентрационный лагерь. Когда он понадобится, можно будет вспомнить о нем.

V

— Такого мир еще не видывал! — в раже воскликнул директор Пауль Папке, не зная, куда девать руки от восторженного возбуждения. — Противники с математической точностью один за другим перемалываются, обращаются в прах. Вот именно: в прах! Вы только вообразите, милостивые государи! — И он, величественно взмахнув рукой, посмотрел на певцов, стоявших перед ним в своих театральных костюмах. — Сначала Польша. Ликвидирована. Потом — Норвегия, Дания. Ликвидированы. Потом Голландия, Бельгия, Франция… Ликвидированы… Ли-кви-ди-ро-ва-ны… Понимаете, что это значит? — Он самодовольно погладил свою остроконечную бородку. — А то, что спесивым британцам попадает по загривку, — да как еще! — что им пришлось показать пятки и убраться на свои дерьмовые острова! Одно это разве не бальзам для наших сердец? По-моему, нет такого немца, который бы от всей души не радовался, что именно британцам так попадает! И все это — дело рук фюрера! Гениально осуществил он план Шлиффена. Ах, вот человек!.. Какой человек!.. — Папке почтительно склонился, обеими руками провел по жиденьким волосам, помотал головой и воскликнул: — Вообразите только — в первую мировую войну он был всего лишь простым ефрейтором, а во главе армий стояли выскочки и невежды. — Папке вдруг подпрыгнул и крикнул: — Будь он уже тогда фюрером, мир выглядел бы иначе.

Раздался звонок. Над письменным столом Папке вспыхнула красная лампа. С серьезным видом, важно и пристально, он заглянул в глаза каждому певцу.

— Милостивые государи, вам выходить! Как только вы, господин Кёлер, споете свою стретту, — само собой понятно, это должно быть бесподобно, — я выйду на сцену… Ручаюсь, вам придется бисировать без конца, пока в горле у вас не пересохнет! Ну, ни пуха ни пера, господа!

Граф фон Луна, Манрико, Феррандо и старый цыган вышли из кабинета директора. Они не проронили ни слова и, только когда за ними закрылась дверь, молча, с едва заметными ироническими усмешками, переглянулись. Бас Хольмерс, в костюме староиспанского воина, понизив звучный голос, сказал:

— Великий актер, господа. Нашему брату есть чему поучиться.

Тенор Кёлер попробовал голос:

— Па-па-па-па! Пе-пе-пе-пе! Аа-ааа! — старался он взять верхнее «до». Довольный результатами, он сказал: — Грандиозно! Невиданно! Публика будет бесноваться!

Опять раздались звонки, все нетерпеливее, все настойчивее.

Воин Феррандо, спускаясь с лестницы, репетировал: «Вперед, вперед, не вешать головы, сбирайтесь все ко мне».

Внизу возле лестницы показался маленький тщедушный человечек; склонив голову набок, он смотрел вверх на певца.

— Прочь с дороги, жаба! — громыхнул бас. — Проклятый сквалыга!

Кассир с видом сожаления передернул плечами и прижался к перилам. Хольмерс, наклонившись к нему, прогремел:

— Сегодня я ни перед чем не остановлюсь. Понятно? Через час в моем шкафу будут лежать сто монет! Либо… — Он грозно взмахнул одной рукой, другой оперся о меч и с высоко поднятой головой проследовал дальше, выводя строку из своей арии: «Послышался вопль, пронзительный, страшный…»

Помощник режиссера, стоявший за кулисами, махал руками, как подстреленная птица крыльями:

— Куда вы запропастились, Хольмерс?

— Я иду-у! Я иду-у!

В партере Государственной оперы сидели в этот вечер важные персоны; среди них — государственный советник доктор Баллаб, полицей-сенатор Пихтер, а также Вильмерс с женой, дочерью и зятем Меркенталем. Сам Папке распорядился отложить для них билеты. Ну, понятно, с тех пор как он, Папке, занял пост директора оперного театра, от него уже мочой не пахло и он опять был принят в обществе. Во всяком случае, Папке теперь не чувствовал себя зависимым от Вильмерсов, скорее наоборот. Он стал личностью, которую рискованно было не замечать. Пауль Папке в новехоньком фраке, в который он облачился по случаю сегодняшнего выступления, разглядывал себя в зеркале. «Лучше быть не может!» — с удовлетворением отметил он.