Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Да, Василики», – спокойно ответил Селим.
Вдруг до нас долетели громкие голоса; мы прислушались: это были крики радости. Наши паликары выкрикивали имя француза, посланного в Константинополь; было ясно, что он привез ответ великого властелина и что этот ответ благоприятен.
– И вы все-таки не помните этого имени? – сказал Морсер, готовый оживить его в памяти рассказчицы.
Монте-Кристо сделал ему знак.
– Я не помню, – отвечала Гайде. – Шум все усиливался; раздались приближающиеся шаги: кто-то спускался в подземелье.
Селим держал копье наготове.
Вскоре какая-то тень появилась в голубоватом сумраке, который создавали у входа в подземелье слабые отблески дневного света.
«Кто ты? – крикнул Селим. – Но кто бы ты ни был, ни шагу дальше!»
«Слава султану! – ответила тень. – Визирь Али получил полное помилование: ему не только дарована жизнь, но возвращены все его сокровища и все имущество».
Моя мать радостно вскрикнула и прижала меня к своему сердцу.
«Постой! – сказал ей Селим, видя, что она уже бросилась к выходу. – Ты же знаешь, я должен получить кольцо».
«Это правда», – сказала моя мать; и она упала на колени и подняла меня к небу, словно, моля бога за меня, она хотела, чтобы я была ближе к нему.
И снова Гайде умолкла, охваченная таким волнением, что на ее бледном лбу выступили капли пота, а задыхающийся голос, казалось, не мог вырваться из пересохшего горла.
Монте-Кристо налил в стакан немного ледяной воды и, подавая ей, сказал ласково, но все же с повелительной ноткой в голосе:
– Будь мужественна, дитя мое!
Гайде вытерла глаза и лоб и продолжала:
– Тем временем наши глаза, привыкшие к темноте, узнали посланца паши; это был наш друг.
Селим тоже узнал его, но храбрый юноша знал только одно: повиноваться.
«От чьего имени пришел ты?» – спросил он.
«Я пришел от имени нашего господина, Али-Тебелина».
«Если ты пришел от имени Али, тебе должно быть известно, что ты должен передать мне».
«Да, – отвечал посланец, – и я принес тебе его кольцо».
И он поднял руку над головой; но он стоял слишком далеко, и было недостаточно светло, чтобы Селим с того места, где мы стояли, мог различить и узнать предмет, который тот ему показывал.
«Я не вижу, что у тебя в руке», – сказал Селим.
«Подойди, – сказал посланный, – или я подойду к тебе».
«Ни то, ни другое, – отвечал молодой воин, – положи то, что ты мне показываешь, там, где ты стоишь, чтобы на него упал луч света, и отойди подальше, пока я не посмотрю на него».
«Хорошо», – сказал посланный.
И он отошел, положив на указанное ему место то, что держал в руке.
Наши сердца трепетали; нам казалось, что это действительно кольцо. Но было ли это кольцо моего отца?
Селим, не выпуская из рук зажженный факел, подошел, наклонился, озаренный лучом света, и поднял кольцо с земли.
«Кольцо господина, – сказал он, целуя его, – хорошо!»
И повернув факел к земле, он наступил на него ногой и погасил.
Посланец испустил крик радости и хлопнул в ладоши. По этому сигналу вбежали четыре воина сераскира Куршида, и Селим упал, пронзенный пятью кинжалами.
Тогда, опьяненные своим преступлением, хотя еще бледные от страха, они ринулись в подземелье, разыскивая, нет ли где огня, и хватаясь за мешки с золотом.
Тем временем мать схватила меня на руки и, легкая и проворная, побежала по известным только нам переходам к потайной лестнице, ведшей в верхнюю часть убежища, где царила страшная суматоха.
Залы были полны чодоарами Куршида – нашими врагами.
В ту секунду, когда моя мать уже собиралась распахнуть дверь, прогремел грозный голос паши.
Моя мать припала лицом к щели между досками; перед моими глазами случайно оказалось отверстие, и я заглянула в него.
«Что нужно вам?» – говорил мой отец людям, которые держали бумагу с золотыми буквами.
«Мы хотим сообщить тебе волю его величества, – сказал один из них. – Ты видишь этот фирман?»
«Да, вижу», – сказал мой отец.
«Так прочти; он требует твоей головы».
Мой отец ответил раскатом хохота, более страшным, чем всякая угроза. Он все еще смеялся, спуская курки двух своих пистолетов. Грянули два выстрела, и два человека упали мертвыми.
Паликары, лежавшие ничком вокруг моего отца, вскочили и открыли огонь; комната наполнилась грохотом, пламенем и дымом.
В тот же миг и с другой стороны началась пальба, и пули начали пробивать доски рядом с нами.
О, как прекрасен, как величествен был визирь Али-Тебелин, мой отец, среди пуль, с кривой саблей в руке, с лицом, почерневшим от пороха! Как перед ним бежали враги!
«Селим! Селим! – кричал он. – Хранитель огня, исполни свой долг!»
«Селим мертв, – ответил чей-то голос, как будто исходивший со дна убежища, – а ты, господин мой Али, ты погиб!»
В тот же миг раздался глухой залп, и пол вокруг моего отца разлетелся на куски.
Чодоары стреляли сквозь пол. Три или четыре паликара упали, сраженные выстрелами снизу, и тела их были изрешечены пулями.
Мой отец зарычал, вцепился пальцами в пробоины от пуль и вырвал из пола целую доску.
Но тут из этого отверстия грянуло двадцать выстрелов, и огонь, вырываясь, словно из кратера вулкана, охватил обивку стен и пожрал ее.
Среди этого ужасающего шума, среди этих страшных криков два самых громких выстрела, два самых раздирающих крика заставили меня похолодеть от ужаса. Эти два выстрела смертельно ранили моего отца, и это он дважды закричал так страшно.
И все же он остался стоять,