— Ладно тебе. — Мадлен устало поплелась в студию. — Сейчас все сделаю.

Она натянула поверх лифчика и трусиков старое ситцевое платье. В окно она увидела, как Джина плюхнулась на качели, висевшие у пруда, и принялась разглядывать ногти на ногах. Подруга немного прибавила в весе с тех пор, как они расстались в Мексике, но в ней проглядывала страстная сексуальность, присущая полноватым женщинам с наплевательским отношением к окружающим — все трын-трава! — которая притягивала мужиков как магнитом.

— У тебя есть выпить? — крикнула она.

— Джина, заткнись! — выбежала из дома Мадлен.

Джина стояла на коленях возле пруда.

— Что это? Черепахи?

— Да.

Джина встала и посмотрела на подругу, как на больную.

— Господи, а приличнее ты ничего не могла надеть? Ты носила это платье, когда тебе было лет десять-одиннадцать. Еще я его помню!

— Извини, что не пришла утром. Совершенно вылетело из головы.

Джина дипломатично пожала плечами.

— Тебе есть у кого учиться, я сама такая. Как же ты похудела!

Мадлен через черный ход вошла в кухню. Джина — за ней. В холодильнике нашлись только пиво, мюсли из геркулеса с изюмом и орехами, несколько подгнивших фруктов.

Джина спросила:

— Так пойдем или нет? — Она схватила бутылку пива и стала искать, чем ее открыть. — Зайдем в новый бар, где подают морепродукты. Как там он называется? «Дары моря».

— Ой, нет. Может, в другой раз?

Джина глотнула пива и посмотрела на подругу.

— Послушай, сестренка. Может, поживешь немного у нас? Мама сама предложила. Она с радостью примет тебя. Не знаю, что с тобою происходит, но мне это не нравится. Я и сама бы недельку повалялась в кровати, но ты… Ну же, Мэд. Возьми себе в руки!

— Приходи завтра. В шесть я буду готова, и мы пообедаем в «Дарах моря». Я угощаю. В качестве компенсации за сегодняшнее утро.

Когда Джина вихрем унеслась, оставив после себя крепкий аромат духов и едва различимый запах пота, Мадлен принялась бродить по полупустым комнатам. Несмотря на любовь к родному дому, она не могла забыть, что он принадлежит Невиллу. Маме не положена даже часть, уж об этом он позаботился. Наряду с остальными чувствами, раздирающими ее изнутри, Мадлен ощущала жгучую обиду на отца. Он показал свое истинное лицо, и она не была уверена, что сможет когда-нибудь его простить. Сама мысль о том, что она зависит от Невилла, приводила Мадлен в ярость. Она жила здесь уже четыре года, а все счета оплачивал отец. Этому нужно положить конец! Она решила, что если хочет забыть прошлое, начать жизнь с чистого листа — надо подыскать другое жилье. Она не собирается быть в приживалках, ни за что!

Спустя полчаса Мадлен уже катила на велосипеде. Она видела несколько объявлений «Сдается дом» то ли на улице Уотсон, то ли на Гриннел (точно она не помнила, но ничего, найдет). Проколесив больше часа по улицам, она бросила эту затею. Даже в переулках жилье не сдавали. Приближался туристический сезон, с сожалением поняла она. Найти жилье будет ох как непросто!

Солнце уже садилось за горизонт, и Мадлен решила проехаться до Мэллори-сквер, пропустить стаканчик, посмотреть на фокусников и послушать уличных музыкантов. Может, встретит кого-нибудь из знакомых. В Ки-Уэсте все местные жители знали друг друга; кто-нибудь наверняка слышал, что где-то сдается дом. Но ее мысли. витали далеко, и это стало понятно, когда на Итон-стрит она повернула направо, а не налево. Черт! Да ладно, может, завтра. Устав от вечерней жары, она лениво крутила педали в сторону Палм-авеню, к морю. Свернула на Эйзенхауэр-драйв, остановилась у ряда плавучих домов на пристани Гэрри сон-Байт. Она еще с детства любила эти домики, похожие на кукольные. Прислонив велосипед к перилам, Мадлен ступила на пристань. Ах, если бы… Это уж точно были самые необыкновенные из самых причудливых домов на острове — разноцветные, удивительной формы, возведенные прямо на баржах. Каждый следующий еще эксцентричнее и сумасброднее предыдущего. Баржи, пришвартованные бок о бок, тихонько покачивались на волнах. Молодая женщина развешивала белье на шатком балкончике, старик поливал растущую в кадке на корме внушительную пальму… Чуть дальше, на барже, где стоял небольшой двухэтажный домик из бирюзовой гальки, маленькая собачка на цепи свирепо облаивала прохожих.

— Эй, малышка! — протянула к ней руку Мадлен. Разъяренная собачонка готова была броситься в воду и вцепиться в протянутую руку. — Успокойся, дорогая.

От ее слов собака совсем взбесилась.

В круглом окошке мелькнуло чье-то лицо — видно, хозяева решили выяснить, что происходит.

— Господи боже! — донеслось из домика.

Она сняла очки и стала всматриваться в это лицо. Несмотря на то что прошло больше шести лет, Мадлен ни секунды не сомневалась, кому оно принадлежит.

— Форрест? — беззвучно выдохнула она.

В тот же момент крюк, который удерживал цепь, вырвало из стены. В воздух поднялось облако мелкой соломенной пыли…

Мадлен открыла глаза и первое, что увидела, как и каждое утро, — фотографию Форреста на прикроватном столике. Он сидел в шезлонге на палубе своего плавучего дома, на коленях — собака. Это была собака соседей, но, как и большинство детей и животных, это грязное чудовище как магнитом тянуло к Форресту. Собака считала его дом своей территорией, которую нужно рьяно охранять.

Муж повернулся лицом к ветру, его белокурые волосы развевались, глаза чуть прищурены — слишком яркое солнце. Его полуобнаженное мускулистое тело, загорелое и обветренное, казалось на удивление красивым несмотря на худобу. Мадлен боготворила своего мужа. Ее первые впечатления, несмотря на юный возраст, с годами не потускнели. Форрест был прекрасным другом и любовником, и на него просто приятно было смотреть.

Внезапно у Мадлен так защемило в груди, что она протянула руку и перевернула снимок лицом вниз. Сколько раз за минувшие годы ей приходилось с усилием брать себя в руки, беспощадно напоминая себе, что он умер? Исчезла каждая его частичка: тело съели обитатели моря, кости разложились. Исчезла, как и необоснованная надежда на то, что Рэчел — ее дочь. Упорное нежелание примириться со смертью мужа было симптомом невротического состояния, от которого ей давно уже следовало излечиться. Любому пациенту со сходными симптомами она бы посоветовала изменить свою жизнь, встряхнуться. Может быть, настало время спрятать эту фотографию — как символическое осознание того, что Форреста больше нет? Если не принимать во внимание Гордона, как она сможет встретить и полюбить другого мужчину? Она оценивала мужчин через некую призму, в которой всё достоинства Форреста виделись в ярком свете, подобно миллиону мерцающих звезд.

Гордон! Сквозь пелену похмелья и недосыпания она внезапно вспомнила, что произошло вчера ночью, вспомнила, что случилось на римских раскопках, вспомнила свое путешествие домой на такси. Вспомнила, как долго стояла под горячим душем, чтобы смыть с себя даже его запах (а заодно и отвращение к себе самой). О чем она думала, когда занималась сексом без презерватива с сексуально одержимым? Хотя на Гордона это было совершенно не похоже. Чтобы он забыл надеть презерватив? Да никогда! Мадлен чрезвычайно разозлило его «галантное» обхождение во время их так называемого занятия любовью. Его пьяное признание в любви закончилось банальным перепихоном. Что ж, она уже не ребенок, кроме себя винить некого. Она хотела этого так же, как и он. Они действовали под влиянием обычной похоти, без лишних слов и обещаний — так иногда случается, когда ты пьян и теряешь осторожность.