— Да.

— Оставайтесь на месте. Я поеду домой, свяжусь кое с кем и позвоню вам. Это займет немногим больше часа.

— Не важно. Я подожду.

Прошло почти два часа, прежде чем зазвонил телефон в «Лютеции».

Крёгер подскочил к аппарату.

— Произошло нечто крайне необычное. То, что вы сообщили, — верно... и это катастрофично. Единственный человек в Париже, который знает базу наших коллег, ездил к ним и обнаружил, что там полно полиции.

— Значит, наши коллеги действительноисчезли!

— Хуже того. Сегодня в четыре тридцать семь утра их «бухгалтер» позвонил в наш финансовый отдел и, изложив вполне правдоподобную, хоть и возмутительную, историю про женщин, молоденьких мальчишек, наркотики и высоких французских чинов, попросил перевести очень большую сумму денег, которая, конечно, будет потом занесена в соответствующую графу расходов.

— Но никакого «потом» не будет.

— Несомненно. Они трусы и предатели. Но мы их выследим, где бы они ни были.

— Это мне не поможет. Мой пациент вошел в критическую стадию. Что мне делать? Я долженего найти.

— Это мы обсудим. Предложу вам не самый желательный ход, но, вероятно, единственный. Свяжитесь с Моро из Второго бюро. Он знает все, что происходит во французской разведке.

— А как мне добраться до него?

— Вы знаете, как он выглядит?

— Я видел фотографии.

— Это надо сделать на улице — никаких телефонных звонков, никаких записок, встретьтесь с ним на улице или в кафе, так, чтобы никто не заподозрил, что это запланированная встреча. Скажите ему одну-две фразы, но чтобы слышал только он. Главное произнести слово «Братство».

— А потом?

— Он может от вас отмахнуться, но при этом скажет, где с ним встретиться. Это будет какое-нибудь общественное место, скорее всего людное и в поздний час.

— Раньше просили не слишком доверять ему.

— Это учтено, но мы располагаем кое-чем против него на случай, если он заартачится. На сегодняшний день мы перевели на его счет в швейцарском банке свыше двадцати миллионов франков, и это подтверждено документально. Если мы пошлем эти документы анонимно французскому правительству, Моро на много лет упрячут за решетку. А уж о прессе я и не говорю. Он не сможет отвертеться. Воспользуйтесь этим, если понадобится.

— Немедленно отправляюсь на поиски Моро, — сказал Крёгер. — А завтра, возможно, и Гарри Лэтема.

У себя в офисе Клод Моро изучал дешифрованную телеграмму от своего человека в Бонне. Она была не слишком содержательной, не очень проясняла ситуацию, но все же кое-что в ней могло помочь.

«На вчерашней сессии в бундестаге широко обсуждалась проблема возрождения и распространения нацизма в Германии. Все партии, объединившись, единодушно выступили с осуждением. Однако мои внутренние источники — и некоторые из них часто ужинают с лидерами правых и левых группировок — сообщают, что и те, и другие относятся к этому весьма цинично. Либералы не верят разоблачениям консерваторов, а небольшая Группа консерваторов намеренно игнорирует собственных ораторов. Промышленные магнаты, конечно, потрясены: они боятся, как бы нацистское движение не закрыло для них заграничные рынки, но не желает поддерживать социалистически ориентированные левые партии и не знают, кому из правых доверять. Их деньги растекаются как чернильные пятна по Бонну без определенного направления».

Моро откинулся в кресле, раздумывая над одной фразой. Она не только привлекла внимание Моро, но и заставила его мозг лихорадочно работать. «Небольшая группа консерваторов намеренно игнорирует собственных ораторов». Кто же это? Их фамилии? Почему его человек в Бонне не назвал их?

Он взял трубку селектора и соединился с секретаршей.

— Дайте мне абсолютно непрослушиваемую линию, исключающую какие-либо подключения.

— Сейчас включу, мсье, и вы услышите, как всегда, гул на третьей линии в течение трех секунд.

— Спасибо, Моника. Мы с женой через несколько минут должны встретиться, чтобы пообедать в «Эскарго». Она наверняка позвонит, когда я буду занят. Пожалуйста, скажите ей, что я задерживаюсь, но скоро буду.

— Конечно, мсье. Мы же с Региной добрые друзья.

— Еще бы. Вы вечно устраиваете заговоры против меня. Так непрослушиваемую линию, пожалуйста.

После того, как на третьей линии отгудело, Моро набрал номер своего человека в Бонне.

— Алло, — ответили ему.

— Ist der Mann aus Frankreich[73].

— Говорите, — услышал Моро.

— Я прочел ваше сообщение. Там опущено несколько моментов.

— Например?

— Из кого состоит эта «небольшая группа консерваторов, которые намеренно игнорируют собственных ораторов»? Вы не дали имен, даже не намекнули, кто они.

— Конечно. Разве не таково ваше приватное соглашение? Неужели вы хотите, чтобы все Второе бюро получило эту информацию? Если да, то ваш банк в Швейцарии слишком щедро награждает за жульничество.

— Хватит! — отрезал Моро. — Вы отвечаете за свою работу, а я за свою, и ни один из нас не обязан знать, что делает другой. Ясно?

— Должно быть, ясно. Так что вы хотите знать?

— Кто руководит этой «небольшой группой» или кто стоит за ней?

— В основном не слишком способные авантюристы, которые хотят, ничего не делая, попасть в старые времена. Другие шагают под грохот старых барабанов, потому что у них нет собственной музыки.

— Лидеры? — коротко спросил Моро. — Кто они?

— Это будет стоить вас, Клод.

— Это будет стоить вам,если вы не назовете мне их. И не только в денежном выражении.

— Верю. Увы, мое исчезновение с этой земли едва ли заметят. А вы крутой человек, Моро.

—И безусловно справедливый, — сказал глава Второго бюро. — Вам хорошо платят — и с записью в книгах и без оной, причем первое для вас куда опаснее. Мне достаточно, не выходя из кабинеты, отдать приказ: «Потихоньку выдайте совсекретную информацию нашим друзьям в Бонне». Весть о вашей отставке, скорее всего, даже не попадет в газеты.

— А если я сообщу информацию, которой располагаю?

— Тогда наша приятная и продуктивная дружба продолжится.

— Это не так уж много, Клод.

— Надеюсь, вы не собираетесь ничего от меня утаивать?

— Конечно нет. Я же не дурак.

— В этом есть логика. Так дайте мне эту ничтожную информацию о «небольшой группе».

— Мои информаторы сообщают, что каждый вторник вечером они собираются в одном или другом доме на Рейне, обычно — в большом доме, в имении. У каждого из этих домов есть причалы, и гости приезжают по реке, не на машинах.