— О неразумные дочери, что…

— Пей, — коротко приказала жена троянского лавагета.

— Что это?

— Разумеется, это яд, — сказала Андромаха. — И ты его выпьешь, старик, если не хочешь, чтобы твоя дочь перерезала тебе горло.

— А я это сделаю, — мрачно пообещала Кассандра. — И только попробуй мне в очередной раз не поверить.

Куда больному старику справиться с тремя молодыми женщинами, спасающими себя, своих мужей и свой город. Приам даже пробовать не стал, его рука безвольно приняла чашу с ядом, и он выпил напиток. Молча, без пафосных речей, просьб о милосердии или стенаний о неблагодарных потомках. Не знаю, как жил троянский правитель, но умер он достойно.

— Прости, отец, — сказала Кассандра, когда тело старика перестало биться в конвульсиях.

Ни единой слезинки не выкатилось из ее глаз.

Гектор обезумел. Куда делся тот спокойный и рассудительный человек, с которым я беседовал когда-то, куда пропал верный муж и любящий отец? Вместо него на поле неистовствовала боевая машина смерти, сеющая ужас в рядах ахейцев, ужас, сродни которому был только страх троянцев перед Ахиллесом.

Но сойтись в битве они пока не могли. Гектор бился в центре, а Ахиллес — на фланге. Судя по всему, в данный момент троянский лавагет нацелился на братьев Атридов.

На фланге аргосцы Диомеда теснили доблестного сына Афродиты и Анхиса, несмотря на чудеса доблести, которые демонстрировали Эней и его солдаты. Увы, даже в эти времена один воин не может выиграть войну, если, конечно, этот воин не Ахиллес.

Сарпедон пока держался против натиска Пелида, Аяксов и Одиссея, но я видел, что долго ему не выстоять. Вошедший в раж Ахилл убивал уже десятками.

Но Патрокл, чья смерть должна была вызвать самую грандиозную за все время войны резню, до сих пор был жив и дрался в нескольких метрах от своего грозного друга.

А потом Аполлон и Артемида начали стрелять. Золотые стрелы сверкали над полем битвы и пробивали доспехи ахейцев и их тела навылет. Скорость стрельбы боги развивали просто фантастическую, и плотность заградительного огня заставляла думать не о двух лучниках с примкнувшим к ним Парисом, а о целом отряде.

Нельзя сказать, что троянцы сильно обрадовались такому подкреплению. Им слишком хорошо было известно непостоянство богов и цена, которую они могли предъявить за свои услуги. Даже Эней, чья позиция улучшилась после божественного вмешательства, не выглядел особенно довольным. Неужели эти странные люди предпочли бы проиграть сами, чем победить с посторонней помощью?

Гектор прорубался сквозь ряды воинов с такой легкостью, словно перед ним был тростник. И когда ему оставалось всего несколько метров до бушующего Менелая, путь лавагету преградила богиня любви.

Кассандра и Андромаха вышли к собравшемуся на главной площади народу — большей частью это были женщины, дети и старики — и объявили о смерти правителя. Весть сия не вызвала глубокой скорби в сердцах горожан, и тут же повсюду раздались крики:

— Парис! Париса на трон! Парис — Александр!

А Елена уже поднималась на Скейскую башню.

Копье Диомеда разлетелось на щепки после удара о щит Энея, великие воины схватились за мечи. Бронза ударилась о бронзу, и сражение вокруг замерло, отдавая должное поединку вождей.

Я не стал бы делать ставки на этот бой. В душе я сочувствовал троянцам и пытался сделать хоть что-то, чтобы помочь им сохранить город, но и Диомед был мне симпатичен. Если уж говорить о личном отношении, гораздо более симпатичен, чем Эней, которого я толком и не знал.

Если бы они сражались на копьях, то у Основателя не было бы шансов что-нибудь основать. На копьях Диомеду не было равных. А вот в бою на мечах силы их были примерно одинаковы.

Ахиллес сразил Сарпедона ударом копья в грудь, а потом поубивал всех воинов, бросившихся отбивать тело своего вождя. В образовавшийся прорыв бросились мирмидонцы и саламинцы под предводительством Большого Аякса, и фланг троянцев был обращен в бегство.

Я поймал реальность на очередном несоответствии с легендами. Согласно всем мифам Афродита должна была биться на стороне Илиона, ведь именно там дрался сейчас ее сын. Тем не менее она, облаченная в искрящийся на солнце боевой доспех, стояла перед Гектором, и троянский лавагет не решался пролить драгоценный ихор. А может быть, просто не мог поднять руку на женщину.

А не такая уж она красавица, отметил я. Богиня любви и страсти, древняя старуха, подкинувшая Парису Елену в обмен на какое-то яблоко. Тем не менее, глядя на эту женщину, я не сомневался, что вижу именно богиню любви. Знал.

Когда видишь бога, даже того, в которого не веришь, сразу понимаешь, кто перед тобой.

— Уйди с дороги, — глухо сказал Гектор. — Уйди с дороги, или я заставлю тебя это сделать.

— Заставишь меня, смертный?

Хохот богини я мог слышать и без подслушивающих устройств, ибо на миг он перекрыл шум битвы.

— Возвращайся в свой город, червь!

Она замахнулась на лавагета мечом.

Легонько, словно играя, но щит Гектора развалился надвое, принимая на себя клинок богини. Приамид неуловимым для взгляда движением скользнул в сторону, и его собственный железный меч вонзился Афродите в живот.

Крик истекающий ихором богини был страшен. Поле битвы содрогнулось, а находившиеся неподалеку воины просто попадали на землю. На ногах сумели устоять лишь двое.

Двое вождей.

Менелай и Гектор.

Упав с ясного неба, молния ударила в вершину Скейской башни.

Когда пыль развеялась, на башне уже никого не было. Но если Парису с Артемидой посчастливилось каким-то образом упасть на стену, бывшую всего на несколько метров ниже башни, то предводитель муз полетел на землю, прямо под ноги наступающему войску ахейцев.

Щиты Диомеда и Энея уже были изрублены в щепки и валялись на земле. Диомед потерял шлем, на лбу алела глубокая царапина, а сын Анхиса хромал на пропоротую мечом аргосца левую ногу. Эти двое были всецело поглощены поединком, и, казалось, ничто не сможет заставить их остановиться, прежде чем один из них умрет, но после крика раненой матери Энея и удара молнии Диомед опустил меч.

— В Тартар ваши души! — выругался он. — Это уже не война.

Эней молчал, переводя дыхание.

— Иди! — сказал ванакт Аргоса. — Мы закончим потом. Когда на поле боя не будет посторонних.

Сумасшедший дом. С тактической точки зрения отпустить Энея и его войско было безумием, ибо сын Анхиса мог заткнуть дыру, пробитую Ахиллесом в обороне города, и свести на нет все достижения сегодняшнего дня.

Но гетайры Диомеда не двигались с места, пока Эней перегруппировывал свой отряд и отступал в сторону Трои. И лишь после того, как фигура последнего троянца растворилась в пыли, поднятой сражающимися войсками, Диомед приказал наступать.