– Ну, держитесь, тараканы глубоководные! – прорычал Макаров.

Достав из аварийного шкафчика сигнальный пистолет и несколько осветительных ракет, сержант вернулся на палубу и выстрелил в ближайшего краба.

Прицельно бить из сигнального оружия оказалось сложнее, чем представлялось, но со второго выстрела попасть все же удалось – кусок прессованного пиротехнического состава ударился в крабий панцирь и зацепился парашютиком за грубые хитиновые шипы. Не теряя времени, Макаров взвалил на плечо «Иглу», и на этот раз индикатор захвата цели сработал мгновенно. Раздался щелчок спусковой кнопки, ракета вылетела из трубы и, врубив маршевую сигнатуру и оставляя за собой дымный след, неровный в местах подруливания, понеслась к пылавшей на броне краба яркой звездочке.

Шарахнуло мощно. Монстр содрогнулся всем телом и остановился, словно уткнулся в стеклянную стену, из пробоины в его панцире повалил черный дым горящего жира. Затем морской монстр неуверенно сделал несколько коротких шагов назад, потом два непомерно длинных, после чего рухнул на бок, содрогнулся еще раз, конвульсивно подтянул ноги к голове и замер.

– Отдохни, дорогой, – сказал ему Макаров, отбросив пустую трубу.

Юркие тритонообразные твари, уже вертевшиеся вокруг «Зубра», стали обстреливать ходовой мостик плевками желто-зеленой слизи. Ударившись в твердую поверхность, комок слизи прилипал к ней намертво. Поначалу морпех решил, что тритоны пытаются утопить его в собственных соплях, но когда один из зеленых сгустков с шипением пополз вниз по стене за его спиной, оставляя за собой разъеденную насквозь переборку, сержант понял, что это такое. Желудки мерзких рептилий вырабатывали сильнейшую органическую кислоту, разрушавшую металл, – и твари использовали ее не только для эффективного пищеварения, но и для выполнения боевых задач.

Негромкие влажные шлепки раздавались слева и справа. Палуба понемногу начала окутываться белесым дымом, который образовывался при разрушении металла пола и переборок, прогрызаемого кислотой насквозь.

Озабоченно нахмурившись, Макаров снова взялся за сигнальный пистолет. Тритонам трудно было прицельно стрелять в него под неудобным углом, но их было слишком много. Если в него прилетит хотя бы один кислотный сгусток, хотя бы брызги от такого сгустка – ему конец. Времени оставалось все меньше.

А главное – теперь сержант понимал это отчетливо, – если эта кислотноплюйная орда догонит Делягина и его людей, у них совершенно точно не будет вообще никаких шансов. Их уничтожат прямо в БТРах. Если гранитные глыбы маяка могли надежно защищать людей от органической кислоты, то стальные коробки бронетранспортеров станут им гробами.

На этот раз ему не удалось попасть ни со второго, ни с третьего раза – пылающие звездочки огибали краба, как заговоренные, видимо, отклоняемые вихревыми потоками воздуха, возникавшими вблизи его угловатого панциря, когда ветер пытался преодолеть эту массивную преграду, сопоставимую с многоэтажным зданием. Оставалось всего три сигнальных патрона, а тварь приблизилась уже настолько, что стала хорошо различима бугристая фактура ее наружного хитинового скелета. Еще немного, и исполинский краб всей массой врежется в корабль на воздушной подушке и перевернет его.

– Хрен тебе примерно по колено! – пообещал сержант, перезаряжая разогревшийся сигнальный пистолет и стараясь не слушать, как на палубу вокруг него с негромкими шлепками падают все новые и новые кислотные сгустки.

Он выстрелил, осветительная звездочка пошла штопором, оставляя спиральный дымовой след. Возможно, именно это вращение придало ей устойчивости по линии прицеливания, словно пуле, выпущенной из нарезного ствола, – она угодила в панцирь чудовища и повисла на парашюте, зацепившись за щетину из хитиновых шипов.

– Говорил же, хрен тебе, таракашечка, – удовлетворенно произнес Макаров, вскидывая на плечо трубу ПЗРК.

Он успел только активировать индикатор цели, когда в левую руку в районе локтя ему попал кислотный плевок размером с чайное блюдце.

С бесконечным изумлением морпех несколько мгновений наблюдал, как бледная слизистая лепешка медленно погружается в его плоть, а вокруг нее обугленными клочьями сползает рукав.

А потом поврежденные нервы наконец отреагировали, и пришла боль.

Сержант взвыл, не в силах отвести помертвевшего взгляда от оголившейся и дымящейся суставной сумки. Невзирая на чудовищную боль, помутившую сознание, правой рукой он все же удержал оружие, не дав ему грохнуться на палубу. Под действием сильнейшей кислоты кость левой руки морпеха стала эластичной, истончилась и оторвалась вместе с предплечьем и кистью.

Неимоверным усилием сумев сохранить ускользающее сознание, Макаров резко опустился на корточки, мучительно пытаясь дождаться момента, когда первая сокрушительная боль сменится все еще кошмарной, но уже более терпимой, приглушенной выплеском эндорфинов. Затем с невероятным трудом совладал с собой, пошатываясь, поднялся на ноги и, издавая звериный вой, двинулся к тросовому ограждению палубы. Ему был нужен надежный упор, так как невозможно произвести выстрел из ПЗРК одной рукой.

Осветительная ракета могла погаснуть в любую секунду, поэтому он спешил изо всех сил, от болевого шока едва волоча ноги, словно зомби. Кислотные плевки падали вокруг него, но он не обращал на них внимания. Добравшись до ограждения, сержант водрузил на него передний конец трубы, сел на корточки, убедился, что цель захвачена, и нажал пусковую кнопку.

– Сдохни, тварь! – заорал он, когда реактивный снаряд попал в цель.

Гигантский краб остался возле корабля дымящейся неподвижной скалой. Но другие твари продолжали обходной маневр, собираясь пуститься по следу группы Делягина. Этому Макаров также планировал помешать, для чего в его распоряжении имелось еще три тысячи тридцатимиллиметровых снарядов и скорострельная пушка. Он с содроганием осмотрел культю. Выглядела она ужасно, все еще дымилась, а остатки не до конца нейтрализованной кислоты продолжали бурлить в тканях. Но рана в результате не кровоточила, что уже было неплохо, так как не пришлось тратить время на перевязку и наложение жгута. Рука полностью онемела по самое плечо. Морщась от боли, сержант вернулся на мостик и плюхнулся в кресло за визирным устройством. Наводить орудие одной рукой оказалось сложно, но не настолько, чтобы не справиться.

Настроив визир, Макаров открыл огонь по ордам тварей, пытавшихся обойти «Зубр».

Когда заговорила тридцатимиллиметровая пушка, атланты поняли, что единственный оставшийся на корабле боец доставляет им слишком много хлопот. Теперь, когда он снова укрылся за стенами, кислотные тритоны уже не могли достать его – по крайней мере, до тех пор, пока не разрушат борт.

Тогда по команде невидимых кукловодов булькающая и шипящая орда прервала обходной маневр и устремилась к «Зубру», чтобы растерзать противника.

– Вот молодцы, букашечки, – констатировал Макаров, принявшись кромсать из скорострельного орудия первые ряды противника. – Идите все сюда…

Сержант планировал как можно дольше обходиться без обезболивающего, чтобы наркотик не туманил сознание, но чем дальше, тем больше понимал – не получится. Он ощущал, как холодеет кожа, как заходится сердце, как то и дело плывет сознание. Начиналась первая стадия болевого шока. Чтобы ее купировать, Макаров наконец достал из индивидуальной аптечки шприц-тюбик и сделал себе укол в бедро. Сразу полегчало, но, как он и опасался, стала волнами накатывать неконтролируемая эйфория, похожая на ту, которая приходит в состоянии опьянения.