вынуждены были разделиться на две группы — он пошел другой дорогой. Об этом позже, брат! Это — конунг Вульрих, а это — Одарих. У них есть предложения к россам!

Оба войска напряженно следили за ними. Конунг заговорил — Одарих повторял его слова на языке россов.

— Готы предлагают россам прекратить военные действия друг против друга и обменяться пленными — человек на человека. После этого готы уходят своим путем к Понту, а россы не препятствуют им. Россы вольны возвратиться в свои земли или, если пожелают, идти вместе с готами — на правах союзников! — Одарих поклонился, давая понять, что изложил все.

— Мы доведем ваши предложения до росского войска! — ответил Ивон.

Обе группы разъехались в противоположные стороны.

Через четверть часа оба войска узнали условия переговоров, а еще через четверть часа от каждой стороны на нейтральную полосу потянулась цепочка людей. В середине поля обе цепочки соединились и через некоторое время потекли дальше — россы к россам, готы к готам: мужчина за мужчину, женщина за женщину, ребенок за ребенка.

Людские ручейки текли долго — не одна тысяча людей переместилась из лагеря в лагерь. То был небывалый в истории готов и россов обмен пленными. Казалось, встречным ручейкам не будет конца. А потом один ручеек иссяк, и это было так неожиданно, словно произошло нечто непредвиденное. Так в действительности и было: последнего гота перевели из одного стана в противоположный, последний росс присоединился к своим соплеменникам, а в готском лагере еще осталось множество россов, так и не дождавшихся освобождения.

Два огромных войска по-прежнему стояли друг перед другом, и в отношениях между ними витала неизвестность. Готы ждали заключения мира, когда можно будет наконец снять с себя доспехи, броситься в воды Данапра, насладиться прохладой и безопасностью. Того же хотели россы, но к ожиданию отдыха у них примешивалось недовольство расчетливыми готами, которые заблаговременно, будто лесными орехами, запаслись пленными, чтобы при обмене получить преимущество перед россами.

Ивон, Добромил и Войслав обменяли последних готов, которых на всякий случай придержали у себя, — еще несколько десятков россов обрели свободу, но многие по-прежнему ждали помощи от своих соплеменников.

Останя подъехал к готским вождям, крикнул:

— Последний гот обменен, моя жена свободна! Таков был уговор!

Мова перевел его слова на язык готов. Вожди переглянулись, Зигурд усмехнулся:

— Она — пленная, а у россов нет больше ни одного гота, чтобы обменять на нее!

Неизвестно, как закончилась бы эта сцена, если бы на середину нейтрального поля не выскочил всадник. Он призывал готов к вниманию. За ним выехали двое мужчин и женщина. В одном Останя узнал Фалея! Второй мужчина и женщина были готы.

Останя поскакал им навстречу: Фалей, его друг, был жив и здоров, присутствие Фалея всегда сулило ему удачу, и теперь Фалей нес ему избавление: двух пленных готов!

— Берите их за мою жену! — воскликнул Останя. — Она свободна!

— Ошибаешься, сын воеводы Добромила! — возразил конунг. — Условия были таковы: твоя жена станет свободной, лишь когда будет обменен последний гот. Но кто убедит нас, что эти — последние? За них мы отдадим мужчину и женщину, но мы не знаем, последние ли они!

Одарих со стороны наблюдал за происходящим, и губы певца произносили не то слова новой песни, не то молитвы.

Еще два росса поспешили пересечь нейтральное поле и смешаться с соплеменниками.

Время тянулось мучительно долго. Что делать? Отказаться от мира с готами и в страшной битве с ними обречь на смерть тысячи воинов или примириться с тем, что множество россов навсегда останутся рабами готов?

Эти трудные вопросы будоражили росских воинов, рождали в них гнев. Мир при условии, что тысячи соплеменников будут обречены на рабство, означал ущемление росской чести. Дружины заволновались, напружинились…

Многоопытные Войслав и Добромил не спеша направились к молодому Ивону, который своей предусмотрительностью не уступал им обоим. Воеводы обменялись несколькими словами и убедились: все они думали одинаково. Тотчас к дружинам поскакали связные — предупредить о готовности к битве. Воеводы выехали на середину нейтрального поля, навстречу им выехали готские вожди. Останя последовал за ними. Отцу и брату не надо было о чем-либо спрашивать у него, и без того видно было, что с Даринкой беда.

Росские и готские вожди стали друг перед другом.

— Вы не желаете дальнейшей войны с нами и предлагаете нам мир, — заговорил воевода Лавр Добромил. — Россы примут предложение готов при одном условии: готы освобождают из плена всех захваченных ими россов. Bcex! И немедленно. Если это условие нe будет соблюдено, россы будут преследовать готов до понтийских вод!

Конунг Вульрих ждал этот ультиматум, он попросил время, чтобы обдумать его.

Ответ готов последовал скоро: они были готовы к ультиматуму и рассчитывали именно на него. Одарих сообщил воеводам мнение готских вождей.

— Готы предлагают решить спор, как подобает воинам, — малой кровью в честном поединке. Готы выставляют своего бойца, вы выставляете своего. Пусть они сразятся перед двумя войсками. Если победит гот, пленные останутся у готов, а оба войска уходят своей дорогой — без войны. Если победит росс, готы отдают всех пленных, уходят своим путем, а россы — своим, без войны!

Добромил взглянул на воевод, молча спрашивая их мнение.

— Пусть будет так! — сурово, с огромным внутренним напряжением проговорил Войслав. — Всех пленных поставить на виду!

— Будет так! — сказал Ивон.

— Так! — заключил Добромил, окончательно скрепляя решение воевод.

Связные опять поскакали вдоль войск сообщить воинам условия поединка.

Росские воеводы оттянулись к своим дружинам, готские вожди возвратились к себе.

Останя сместился с середины поля ближе к россам и ждал, что последует дальше. После того как объявили условия поединка, обе стороны притихли: никто не решался взять на себя чрезвычайную ответственность за судьбы тысяч людей. Но вот из рядов россов выступил воин в ромейских доспехах — по рядам россов пронесся шум, многие узнали Фалея; вслед за ним то там, то здесь вышли еще несколько воинов. Все три воеводы тронули вперед коней. Останя бросал на них ревнивый взгляд и ждал. Наконец, от готских вождей отделился всадник. Он, Зигурд, непобедимый готский воин, о котором при жизни слагали песни. Останя больше ни о чем не думал. Он видел только испуганное лицо Даринки и лица других пленников, ждущих избавления, молящих о помощи.

Воины, принявшие вызов готов, уже приближались сюда, самые бесстрашные, самые сильные из россов, каждый мог стать против Зигурда, но Останя не мог им позволить это.

— Зигурд — мой! Зигурд — мой! — загремел его голос, и по мощи этого голоса