Колокола всех церквей звонили, и толпы людей по обе стороны дороги приветствовали нас криками «Ура!». Вел наш полк не Косяковский, а Девлет-Кильдеев. Нас засыпали цветами…

Вдруг я почувствовал, что меня кто-то трясет. Я поднялся и широко раскрыл глаза. Небо против нас было красное, и иногда сверкали точно какие-то звездочки. Стоял гул.

Надо мной стоял Петр.

– Что это такое? – спросил я удивленно.

– Это наши лупят.

– Откуда у нас снаряды взялись?

– Не знаю. Наверное, мы в наступление перешли. Вероятно, и мы двинемся через час.

Петр был прав. Приблизительно через час мы двинулись вдоль Сиваша по направлению к Перекопу. Стало светать, эскадроны шли бодро; я шел рядом с Петром.

– Что ты думаешь, Перекоп уже перешли?

– Перешли.

– Что же мы будем делать?

– Мы оттуда веером пойдем, к Днепру.

За нами тянулись кавалергарды, кирасиры и остальные эскадроны полка. Гул справа продолжался. Вышли на перешеек. Дух у всех был настолько повышенный, что никто не заметил, как мы прошли сорок с лишним верст, и никто не устал. Полевые кухни нас кормили только похлебкой, и никто не ворчал. К вечеру прошли через пролом сквозь вал и вышли в степь. Впереди нас лежал хутор.

За валом в первый раз увидел «танк». Он стоял обгорелый, с открытой дверью. Как видно, трехдюймовый снаряд ударил его. Все внутри выгорело, и были обгорелые тела команды. Шагах в 500 спереди была красная трехдюймовка, полувкопанная и разбитая снарядом, кругом нее лежала перебитая команда. Наверное, это орудие разбило танк. Тут повсюду были окопчики с проволочным заграждением, но неглубокие, и, очевидно, наша артиллерия пристрелялась, потому что почти все окопы и заграждения были разбиты, и воронки были глубже окопов.

Я был послан вперед в хутор с пятью солдатами, вроде дозора. Никто не ожидал там красных, но на всякий случай нужно было быть начеку. Еще издали были видны наши танки, которые стояли в тени фруктового сада. Многие хутора тут, как и в Крыму, принадлежали молоканам-немцам, которые приехали сюда в начале прошлого века. Все они обрусели, хотя еще говорили дома каким-то ломаным немецким языком. Этот хутор принадлежал русским.

Мы нашли в доме старика, его невестку и двоих детей. Они все заливались слезами, и я сперва не мог понять, что случилось. Наконец добился от старика. Сын его ушел в Крым с белыми. Два месяца тому назад какой-то коммунистический полк основался в хуторе. Ушли только вчера. Хотели взять старшего внука с собой. Ему было 12 лет. Он скользнул и спрятался. Они его нашли и при матери пристрелили.

Меня ничто к этому времени уже не удивляло, но это меня потрясло. Мальчик лежал у сарая с разбитой головой. Мы его похоронили.

Четыре танка с командами моряков Черноморского флота стояли под деревьями. Они, оказывается, с марковцами штурмовали вал и встретили сильное сопротивление. Говорили, что большевики отступили на Чаплинку и что там идет сильный бой.

У меня карты Таврии не было, и я понятия не имел, где это было. Думаю, что и командование наше было тоже в тумане. Уже стало смеркаться, когда весь полк расположился в большом фруктовом саду. Какой-то эскадрон ушел в сторожевое охранение. Перед тем как заснуть, я поговорил с Николаем Татищевым. Если он и не знал, что происходило, его живое воображение всегда описывало картину, точно он главнокомандующий. Он меня уверял, что наутро мы прижмем красных к Днепру и уничтожим.

У него единственного был фотографический аппарат. Он снимал все интересное, у меня были замечательные его снимки, но, к несчастью, у меня их украли в Константинополе.

На рассвете степь, которая поднималась перед нами как колоссальная подкова, пришла в движение. Мы сперва думали, что это наши наступали цепью на восток. Была сильная трескотня пулеметов, гремела откуда-то артиллерия.

Мы вступили и сразу же рассыпались в цепь. Минуту спустя мотоциклист появился на горизонте справа и под сильным огнем зигзагами старался выскочить из-под обстрела. Через несколько минут и мы оказались целью артиллерии и пулеметов. Цепь, которая сперва двигалась на восток, повернулась на нас. Расстояние между ними и нашей цепью становилось все меньше и меньше. Я помню, как у меня в голове вертелся вопрос: что случится, если мы встретимся? У нас были только карабины без штыков, у красных – штыки.

В этот момент над нашими головами вдруг раздался непривычный гул: «Уух… уух… уух» – и среди красной цепи поднялись невероятные фонтаны черной земли. Они на вид поднимались на 80—100 футов в воздух и превращались в колоссальные грибы.

Я повернулся посмотреть назад, откуда они летели, и увидел броненосец «Генерал Алексеев»[293], лежащий в бухте. По очереди тявкали его 12-дюймовые орудия. Блеск и дым после каждого выстрела. Красные цепи покачнулись и побежали. Пули продолжали свистеть над головами, но уже меньше. И артиллерия их тоже притихла. Перед нами вдоль фронта проскакал Косяковский с вестовым, держа полковой значок – большой белый флаг с алым квадратом в углу.

Мы продолжали наступать на север, но большевиков уже не было. К полудню мы остановились. В первый раз я увидел план поселения времен Потемкина. История почему-то всегда посмеивается над Потемкиным, над его так называемыми «потемкинскими» городами, деревнями, хуторами, которые были будто бы бутафорией, чтобы произвести впечатление на Екатерину. Может быть, часть их и была бутафорией, но он привез эмигрантов из Вюртенберга и из Центральной России (вероятно, тех казенных крепостных, которых Екатерина освободила в пример собранному ею Всероссийскому собранию; она поручила ему освобождение крепостных, но собрание, проработав два года, 1766—1767-й, выработало более 1500 разных планов, да на том и заглохло). Во всяком случае, Потемкин заселил всю Таврию по выработанному им плану. Степь была разбита на участки, приблизительно по 1000 десятин, и хутора были расположены по линиям в шахматном порядке. Когда появились большие деревни, как Старые Серагозы, Агайманы, Феодоровка, Лихтенталь и т. д., я не знаю. Земли было масса, все чернозем, и жители в Таврии были невероятно богаты. Дома у них были прекрасные, повсюду электричество, почти у всех хуторян были автомобили. В Центральной России только самые большие помещики могли жить так, как жили эти хуторяне. Пшеница и баштаны дынь и арбузов объясняли часть этого богатства, фруктовые сады, даже в наше время, там были невероятные. Такого качества яблок, груш и других фруктов я нигде не встречал, они, наверно, приносили им большие доходы. Вероятно, было и великолепное скотоводство, которого мы уже не видели, красные угнали почти весь скот. Постройки были замечательные. Чем ближе