знал, что это случится, – сдавленным голосом сказал Берт. – На протяжении многих недель, если не месяцев, Ратенау находился в смертельной опасности. И вот сегодня утром, когда он ехал на работу, парочка ублюдков превратила его в решето. Что это за страна такая, где неугодных противников убивают, как мух – легко и безнаказанно?!

– Что теперь будет? – спросила Хульда.

– Люди выйдут на улицы, – мрачно сказал Берт. – Ратенау был воплощением демократии, и демократию убили сегодня утром на Кенигсаллее. Нас ждет гражданская война.

Не ответив, Хульда оглядела площадь. Разбившись на небольшие группки, люди обнимались и пытались друг друга утешить. Какие-то мужчины взволнованно жестикулировали и вскидывали кулаки в воздух, словно надеясь ударить неизвестных убийц, которых давно и след простыл.

В воздухе все так же кружили цветы, теплый ветер все так же гонял над Винтерфельдплац розовые и белые лепестки, которые застревали в длинных девичьих волосах или ложились на покрытые скатертями столики кафе «Винтер», источая сладкий аромат. Громко играл шарманщик, придавая происходящему еще большую нереальность.

Хульда подумала, что теперь все изменится. Или… не совсем. Потому что на площади Винтерфельдтплац в Шенеберге все оставалось по-прежнему, даже когда мир вокруг разлетался на осколки.

Эпилог

Воскресенье, 25 июня 1922 года

«Сегодня я впервые за лето чувствую себя по-настоящему свободной», – подумала Хульда, глядя на озеро Ванзее. Она с наслаждением зарылась пальцами ног в теплый песок и откинула голову на полотенце. Потом прикрыла рукой прищуренные глаза и сквозь узкую щель посмотрела на солнце. Как и последние несколько дней, оно настойчиво пряталось за серо-белыми облаками, которые проносились над городом так быстро, словно торопились оказаться подальше. Солнце выглядывало лишь изредка, но когда выглядывало, то грело так, что на лбу выступала испарина.

Хульда подумала, что последние несколько недель жизнь в городе – да и во всей стране – была такой же переменчивой и неопределенной, как погода. Несмотря на ощущение свободы, под ложечкой у Хульды неприятно посасывало, словно от предчувствия надвигающейся беды, названия которой никто пока не знал.

В это воскресенье погоде не удалось испортить настроение берлинцам. Прихватив клетчатые покрывала, корзинки с едой и ракетки для бадминтона, они семьями приезжали на Ванзее и проводили здесь весь день. Не все могли позволить себе отдых на приморских курортах Балтийского моря, и с тех пор, как неподалеку от города открыли общественный пляж, у людей появилась возможность хотя бы изредка сбегать от серых будней и наслаждаться природой.

Хульда украдкой взглянула на Карла, который лежал на песке в светлых летних брюках и, казалось, спал, низко надвинув на лицо шляпу. На мерно вздымающейся груди лежали очки, одно из стекол было разбито, но Хульда заметила это только сейчас. Очки поднимались и опускались в такт дыханию.

Хульда в порыве нежности захотела прикоснуться к его слегка загорелой руке, но в последнюю секунду отдернула пальцы. Она не была уверена, что ей позволено прикасаться к Карлу вот так просто.

Они встретились в полдень в переполненном поезде (Хульда не обзавелась новым велосипедом). Поприветствовали друг друга холодно и как-то чопорно: оба вдруг почувствовали смущение, стоя между потеющими и толкающимися телами. На станции Николасзее они сошли и вместе с другими отдыхающими – семьями, держащимися за руки молодоженами, – направились к пляжу. Хульде казалось, что они ведут себя, как незнакомцы, как актеры, которые не до конца понимают свою роль, хотя остальные участники пьесы точно знают, что должны делать и как себя вести. Несколько раз они с Карлом случайно задевали друг друга руками. Хульда вздрагивала, словно прикосновение было неуместным. Словно все вокруг видели, что они с Карлом не подходят друг другу.

У входа на пляж стоял ряд торговцев, предлагавших всевозможные вкусности. Повар в белой шапочке продавал горячие колбаски, которые лежали в жестяной кастрюле, индус в широкополой полосатой шляпе – соленья из ведра. Еще можно было купить сигареты и молоко. Чуть подальше в ожидании клиентов стоял мужчина в майке с надписью «пляжный фотограф». Для рекламы он разложил перед собой снимки счастливых отдыхающих: семей, плескавшихся в воде, молодых девушек, занимающихся гимнастикой на песке…

Когда Карл с Хульдой проходили мимо, фотограф хриплым голосом сказал:

– Не хотите сохранить свою любовь на фотографии? На память внукам?

Хульда поджала губы и отмахнулась. Мысль о том, чтобы позировать с Карлом, как это делают влюбленные, казалась нелепой.

«Почему мне кажется, что мы не подходим друг другу? – снова спросила себя Хульда и села. – Ведь я думаю о нем каждую свободную секунду».

Прищурившись, она уставилась на озеро. Юноши в полосатых купальных костюмах играли в водное поло, поднимая брызги и шум. Песок плавно переходил в серо-голубую воду, и тянущаяся вдоль берега обширная мель прекрасно подходила для тех, кто не умел плавать. Два маленьких мальчика голышом играли на песке, поливая грязью кривую песчаную крепость. Их звонкий смех разносился по всей округе.

На противоположном берегу виднелись особняки богатых предпринимателей и известных художников. Особняки величаво возвышались над озером, и казалось, словно богатые жители с личными купальнями презрительно взирают на шумную толпу.

Каждый клочок песка был покрыл загорающими телами. Клуб «Солнечные братья», который присматривал за пляжем и купающимися, установили здесь палатки для переодевания – чтобы люди не выставили напоказ ни кусочка обнаженной плоти. В скором времени «Солнечные братья» собирались возвести полноценные раздевалки. Однако в последние годы мода стала более откровенной: женщины носили купальные костюмы с глубоким декольте, да и мужчины обнажали больше кожи. Запах фрикаделек ударил в нос, и Хульда поняла, что проголодалась. Неподалеку семья распаковывала свою корзинку с едой. Маленький мальчик с зализанными назад светлыми волосами жадно потянулся за фрикаделькой, но мать – матрона с широкими бедрами – шлепнула его по руке.

– Попридержи коней, юноша. Пусть отец сначала возьмет.

На отце были длинные брюки, одна штанина была завязана на культе, которой чуть выше колена заканчивалась нога. В следующий миг Хульда заметила и деревянные костыли, лежащие рядом на песке. И что руки мужчины дрожали, когда он потянулся за едой.

– Хорошо, мамочка!

Мать раздала фрикадельки отпрыскам только после того, как отец семейства принялся за еду. Свободной рукой он игриво дернул дочь за косу.

Почему-то Хульда не могла отвести взгляд от этой семьи, которая наслаждалась едой в довольном молчании. Что-то в этой сцене растрогало ее. Она глубоко вздохнула и заставила себя отвернуться, словно увиденное не предназначалось для чужих глаз.

– О чем задумались? – Карл сел и положил руку на песок ладонью вверх, словно задавая безмолвный вопрос.

Поколебавшись, Хульда накрыла руку Карла своей, почувствовала, как он сжал ее, и внезапно подумала: как глупо, что они