взглянула на Берта, который, казалось, спокойно ждал, когда разразится буря. Но его ожидания не оправдались. Хульда заставила себя перечитать заметку: «Йоханнес и Вильгельмина Винтер рады сообщить, что в августе 1922 года состоится церемония бракосочетания их сына Феликса Теодора Винтера и Хелены Марии Штольц, дочери Максимилиана и Доротеи Штольц, урожденной Мейер. Да благословит Господь сей союз».

Малыш Конрад расплакался, и Лило склонилась над коляской.

Хульда глубоко вздохнула и посмотрела вверх. Небо над площадью Винтерфельдплац было таким же темно-синим, как шелковое платье дамы, которая только что купила полфунта аппенцеллера в сырной лавке. Красно-белый навес кафе «Винтер» колыхался на ветерке, как флаг. Мимо прошаркал старик в лохмотьях и по длинной дуге сплюнул черную от жевательного табака слюну прямо под ноги Хульды.

«Все прошло», – подумала Хульда. Или сказала это вслух?

Берт выглядел серьезным, но в глазах его мелькнул лукавый огонек.

– Прошло? Вот глупый звук, пустой! Зачем прошло? Что, собственно, случилось? Прошло и не было – равны между собой! Что предстоит всему творенью? Все, все идет к уничтоженью! Прошло… что это значит?

Он декламировал с таким чувством, что Хульда невольно улыбнулась и быстро смахнула выступившие на глаза слезы. Она хорошо знала эти слова, потому что учила «Фауста» в школе.

– Все равно, – подхватила она. – Как если б вовсе не было оно – вертелось лишь в глазах, как будто было!

Берт одобрительно рассмеялся, и они в один голос закончили:

– Нет, вечное Ничто одно мне мило!

Лило, которая тем временем взяла Конрада на руки, чтобы показать ему солнечную площадь и голубей (малыш взирал на все с полным равнодушием), удивленно переводила взгляд с Хульды на Берта и обратно.

– Мефистофель, – сказал Берт, словно это все объясняло. – Великий немецкий поэт помогает нашей милой госпоже Хульде исцелить разбитое сердце.

Лило указала на кафе «Винтер»:

– Они очень хорошо смотрятся вместе. Вчера я видела девушку, она похожа на ангелочка. И молодой господин Винтер казался таким счастливым…

Потом Лило, видимо, поняла, что Берт имел в виду, и в ужасе зажала рот рукой. Конрад лежал у нее на плече, пуская слюни.

– Простите, госпожа Хульда! Я не знала, что вы с господином Винтером… – Она осеклась и покраснела.

Хульда лишь отмахнулась.

– Дела давно забытых дней. – Ложь взлетела над площадью, как птица, и затерялась в небе. Но при мысли о Карле горечь прошла, как от ложки сахара проходит горечь лекарства. Хульда решительно сложила газету и протянула Лило, которая передала ее Берту, потому что, по-видимому, просто одолжила ее из киоска.

Берт, нахмурившись, взял газету и аккуратно положил обратно в стопку.

– Не думайте, что у меня здесь библиотека, – суровым голосом отрезал он, но под упреком слышался смех.

Хульда вытащила из кармана юбки марку и положила на прилавок.

– Не думайте, что я дармоедка, – сказала она и пощекотала Конрада по подбородку. Голубые глаза смотрели куда-то мимо, словно малыш все еще не мог толком видеть, но Хульда знала: он быстро развивается и уже скоро продемонстрирует миру свою первую улыбку.

Берт поблагодарил ее легким поклоном.

– Как насчет музыки для поднятия духа? – Он поставил на узкую стойку патефон и положил на него шеллачную пластинку. Патефон был старой модели, поэтому пришлось с силой крутануть ручку, чтобы мелодия заиграла. Сначала послышались духовые инструменты, скрипки и ударные, а потом приятный женский голос. «Поцелуй меня и назавтра забудь», – прозвучало из патефона, и Хульда невольно рассмеялась.

Она игриво погрозила Берту пальцем, на что тот снисходительно улыбнулся и жестом подозвал одного из юношей, которые таскали цветочные горшки в лавку Грюнмайер. Не успела Хульда опомниться, как юноша, улыбнувшись, схватил ее за руку и закружил в танце – так, что голуби испуганно разлетелись. Толпа вокруг разразились аплодисментами.

– Поцелуй меня и назавтра забудь! Ведь завтра твое сердце будет принадлежать другой, – звучало на всю площадь.

Хульда вернулась к киоску слегка запыхавшаяся. Юноша поклонился и, увидев лицо госпожи Грюнмайер, поспешил вернуться к работе.

Хульда поправила шляпку и шумно вздохнула. Лило медленно катала коляску туда-сюда, укачивая ребенка.

– Берт, откуда у вас эта пластинка? – поинтересовалась Хульда.

– Из квартала Шойненфиртель, конечно, – ответил Берт, поглаживая усы. – Музыкальный магазинчик Левина – лучший в городе! Там можно найти музыку на любой вкус. Еще там продаются книги, раввинские мантии и, если верить старому Левину, чего я, однако, делать не советую, лучший порошок для бритья.

– И все это в одном магазине?!

– Милая Хульда, неужели вы никогда не бывали в квартале Шойненфиртель? На Гренадерштрассе?

Она покачала головой.

– Там есть люди и товары всех видов и мастей, – продолжал Берт. – Галицкие евреи, магазинчики экзотических товаров, художники, мошенники, чемпионы по боксу, красивые девушки – и все это на одной улице. По сравнению с ними мы здесь живем как в монастыре.

– Это наша-то площадь – монастырь? – Хульда рассмеялась. – Тогда я обязана туда сходить, хотя, признаться, с меня пока хватит негодяев и убийц.

Берт хотел что-то ответить, но его прервал громкий крик.

– Срочные новости! – разнесся по всей площади голос мальчишки-газетчика.

– А этот юнец что здесь забыл? – нахмурившись, спросил Берт. Он снял граммофонную иглу с пластинки, и музыка замолчала.

Хульда знала, что Берту не нравится, когда покушаются на его территорию. Однако если происходили какие-то важные события, которые не могли ждать вечернего выпуска, то типографии печатали дополнительные листовки. Их распространяли в общественных местах, чтобы держать население в курсе.

«Наверняка речь о каком-нибудь спортивном мероприятии», – решила Хульда и подумала, что для поездки на озеро ей понадобится новый купальный костюм. Старый уже порядком износился и к тому же слишком закрывал ноги. «Еще нужно купить новые туфли», – вспомнила она и хмуро посмотрела на старые зимние ботинки, которые носила с тех пор, как ее летние туфли утонули в канале. Однако потом Хульда заметила, что люди толпой окружают мальчишку-газетчика, вырывая листы друг у друга из рук. На площади поднялся такой гул и ропот, словно кто-то потревожил пчелиный рой. Женщина у лавки с огурцами закричала, а другая закрыла лицо руками и расплакалась.

– Что происходит, ради всего святого? – пробормотал Берт и поспешил к мальчишке. При взгляде на заголовок его лицо мертвенно побледнело. Сгорбившись и понуро опустив голову, старик медленно вернулся к Хульде.

– Что случилось? – спросила Хульда. Сердце у нее в груди заколотилось, как птица, запертая в клетке.

– Ратенау, – только и пробормотал Берт, сунув ей в руки листовку, и тяжело опустился на складной стул, который стоял внутри киоска. Потом сжал виски и вздохнул.

Хульда уставилась на черную типографскую краску. «Ратенау застрелен» – кричали большие буквы на первой полосе. «Открыли стрельбу на Кенигсаллее… убит шестью выстрелами в упор… преступники сбежали… волнения в рейхстаге».

– Я