— Он не торчит в камере, — ответил барбовер. — Условия содержания у него, прямо скажем, весьма и весьма неплохие. Собственно, он лишен только одной возможности: покинуть место заточения. А само это место просторное, и там есть все, что нужно для беззаботного существования. Это не камера, а довольно обширная территория. Если кто-то всю жизнь прожил в одной местности, мы же не говорим, что он торчит в камере, верно? Вот так и Хорригор. Насколько я понимаю — и для такого утверждения имеются все основания, — он раздражен тем, что новые разумные, появившиеся в Галактике, то есть вы, добрались до архамассы. Она ведь когда-то была плотью его сородичей и соратников… И могу даже без чтения мыслей угадать по вашим лицам вопрос: почему Хорригор до сих пор жив?

— В точку, — кивнул Дарий. — И почему?

— Не знаю, — развел руками барбовер, опять продемонстрировав чисто человеческий жест. — Вероятно, есть у него какой-то секрет.

— А откуда вы знаете, что он до сих пор жив? — вдруг спросила Маркасса. — Он что, где-то здесь?

— Так, все-таки посыпались вопросы, — усмехнулся предохранитель. — А я все равно буду по порядку. Итак, архамасса. Прах сородичей Хорригора. В ней копаются, ее забирают с планеты. А Простыни стараются этому воспрепятствовать. Заметьте, Спинозу они не трогают, потому что в нем есть архамасса.

— Или просто боятся, уразумев, что со мной лучше не связываться, — заявил танк со своего пригорка. — Мои выстрелы быстро дали им понять, что задирать меня опасно для жизни.

— Ну, может, и так, — не стал спорить барбовер. — Вот вам, кстати, и ответ на вопрос, почему я полагаю, что Хорригор здравствует: Простыней-то не становится меньше, хотя вы, пограничники, уничтожили их уже немало. Выходит, все время появляются новые. Есть у меня и другие основания так полагать.

— Значит, он не здесь? — вновь подала голос Маркасса.

— Если имеется в виду эта планета, то он действительно не здесь, — ответил предохранитель. — Но как бы рядом.

— Что это значит? — удивился Тангейзер. — Спутника у Пятки вроде нет.

Барбовер взглянул на него.

— Вы недавно говорили об измерениях. Так вот, Хорригор находится в одном из таких измерений. Точнее, в одном из так называемых «карманов» одного из таких измерений. Вы называете это измерение подпространством, или Серостью. Хочу заметить, что эта Серость вовсе не такая серая, как вам кажется. Точнее, не вам кажется, а вашим приборам. Да, приборы ничего не видят в этом измерении. Кстати, в далекие времена его называли иначе: Авалон.

— Но Авалон — это же что-то типа рая! — воскликнул супертанк. — Мифический остров из земных легенд, этакая страна блаженства.

— А у нас на Яблочке есть космопорт «Авалон», — добавила Маркасса.

— Да-да, я знаю, что еще в Темные века было у землян такое понятие, — сказал барбовер. — Вероятно, какие-то отголоски просочились… или же это простое совпадение. Как и в случае с барбоверами — погонщиками на Джаджедже. Так вот, приборы ваших космических кораблей ничего там не видят. А невооруженным глазом все там видно очень хорошо. Не через стекло, не на экране, а простым глазом. Хоть я там никогда и не бывал, но знаю от тех, древних, пандигиев. Это неоспоримый факт.

— Авалон… — пробормотал Дарий. — Значит, он где-то рядом…

— Да, — кивнул предохранитель, используя очередной человеческий жест. — Вход в него находится именно в той точке, куда вы стремитесь, — он показал рукой себе за спину, на северо-восток. — Именно оттуда появляются Простыни. Именно там заточен Хорригор. Но без меня вам не удалось бы его отыскать, даже с учетом великолепных возможностей Бенедикта. Вход в Авалон скрывает поставленная лично Аллатоном иллюзия, причем иллюзия вполне материальная — в данном случае, уместно применить это слово по отношению к иллюзии. И Хорригор, и Аллатон не совсем обычные существа, они относятся к тем, кого вы называете мутантами, — без негативной окраски, зачастую присущей этому определению… Я, опять же, пользуюсь информацией, которая имеется у Бенедикта. Возможно, именно тут кроется причина поразительного долгожительства вожака темной силы Ирг. Попасть отсюда в Авалон можно, только если точно знать, в каком месте иллюзии находится проход, и набрать определенную скорость. Причем нужно не ехать, а лететь. Это место я вам укажу, такая скорость для Спинозы не проблема, и летать он умеет, пусть и не очень высоко… Но требуется и еще кое-что, без чего проход никогда не откроется.

— Что?! — в четыре голоса воскликнули Дарий, Тангейзер, Маркасса и танк.

Барбовер улыбнулся с хитрецой и ответил:

— Присутствие среди тех, кто намерен попасть в Авалон, потомков древних пандигиев. Причем обязательно разного пола, причем родственников, причем матери и сына!

— Ох ты! — всплеснул руками Дарий и резко повернулся к Тангейзеру и госпоже Диони. Они, кажется, еще не поняли, что сказал предохранитель. — Маркасса, я уж и не знаю, какими словами вас хвалить. У меня просто слов так много не найдется! Вот это везение!

— Везение? — прогрохотал с пригорка танк. — Да нет, это не простое везение. Видимо, прав был древний земной мудрец Гераклит, считавший, что миром правит Логос. Это закономерность! Детерминизм в чистом виде!

Дарий обернулся к нему.

— Не знаю Логос или не Логос, но факт остается фактом: у нас есть все, чтобы пробраться в Авалон!

— Вот это да!.. — восхитился Тангейзер. — Ма, ты слышишь? Без нас с тобой хода в Авалон нет!

— Спасибо кафе «Маяк» за то, что оно не было закрыто в тот вечер, — сказала Маркасса. — Иначе я не узнала бы о шавьерском транспортнике…

— Логос! — вновь провозгласил танк.

Силва взглянул на барбовера.

— А вы с нами не желаете прокатиться?

— У меня другая задача, — ответил предохранитель. — А вы со своей, думаю, и сами справитесь. Поговорите с Хорригором, объясните, в чем дело. Главное — найти нужные слова…

— Если от человека пахнет потом, следует сказать ему об этом, — Силва практически повторил то, что уже говорил при первом общении с танком. — Чтобы он почаще мылся или пользовался дезодорантом. — Он помолчал и зловеще добавил: — Или сделать так, чтобы он вообще не потел.

— Ну зачем так? — возразил барбовер. — Хорригора приговорили к пожизненному заточению, но не к смертной казни. Повторяю: найдите нужные слова, и он сумеет избавиться от Простыней, возможностей у него предостаточно. — Он встрепенулся: — О, можете сказать, что прах его предков используется при производстве боевых машин! Это должно ему понравиться.

— А я скажу, что память об иргариях не исчезла, — добавила Маркасса. — Я действительно о нем никогда уже не забуду. Это ему тоже понравится.

— А я скажу, что архамассу добывают тоже пожизненно осужденные, — внес и свою лепту Тангейзер.

— А я скажу, что без архамассы я бы никогда не смог сочинять стихи, — заявил танк. — И о нем что-нибудь сочиню. А такое просто не может не понравиться. Имя у него довольно удачное, рифм можно напридумывать кучу: Хорригор — живи судьбе наперекор… Придет свобода из-за гор… Ешь устрицы и пей кагор… Тебя бы мог воспеть Алькор… Вот я взобрался на бугор, тебя рифмую, Хорригор… И плачет по тебе топор… Стоп, что-то не в тему. В общем, сориентируюсь…