В Саншайн сочетались сила, храбрость и огонь. Она обладала своей индивидуальностью, и ему нравился ее вызов.

Для него она была бесценна.

Тэлон любил ее теперь гораздо больше, чем когда-либо будучи человеком. И боли от этой мысли было достаточно, чтобы искалечить его.

Тэлон привез ее к себе и осторожно уложил на кровать. Он не был уверен в том, что Ашерон сделал с ней, но она мирно спала.

Зазвонил его телефон.

Он ответил и услышал Эша.

— Ты вернулся к себе с ней?

— Да. Она все еще спит.

— Хорошо. Я волновался за вас обоих.

Он нахмурился. Голос принадлежал Ашерону, но это было не то, в чем тот обычно признавался.

Все его инстинкты насторожились. Определенно, это был не Ашерон. Голос и интонация были теми же, но теперь, когда Тэлон знал, что их двое, он мог услышать различия.

Это был самозванец.

— Как ты думаешь, когда препарат перестанет действовать? — спросил Тэлон.

— Не знаю. Одна доза может действовать где-нибудь от одного до трех дней.

— Правда? Ты, кажется, много знаешь об этом.

— Да, ну, в общем, когда я был смертен, я так увлекся этим, что готов был продать душу.

— И кем бы ты мог быть? — спросил Тэлон.

— Извини?

— Я знаю, что ты не Ашерон.

Темный смех раздался у него в ухе.

— Очень хорошо, Темный Охотник. Очень хорошо. Поэтому, я позволю тебе и Саншайн прожить еще один день.

Тэлон фыркнул.

— Мальчик, ты мало знаешь обо мне, если думаешь, что можешь угрожать мне или тому, что мне принадлежит. Подойди к ней снова, и я спущу с тебя шкуру.

— О, я так не думаю. Но впечатлен, что на сей раз ты вычислил меня. Я начал задаваться вопросом, сможешь ли ты различить нас?

Тэлон сжал телефон в руке:

— Прекрасно. Если ты собираешься строить из себя Ашерона, узнай о нем побольше.

— Поверь, Темный охотник, — ответил он, его голос звучал уверенно и со злостью, — я знаю Ашерона намного лучше, чем ты. Я знаю о нем такие вещи, которые заставили бы тебя замолчать в ошеломлении и навсегда возненавидеть его. Он не то, что думаешь о нем ты и другие.

— Я знаю его пятнадцать столетий. И думаю, что кое-что узнал о его характере.

— Ты? — саркастически спросил голос, — Ты знал, что у него была сестра, которой он позволил умереть? Что она была в холле в нескольких шагах от него, и звала его на помощь? И пока он лежал пьяный и под кайфом, ее разорвали на части?

Тэлон был шокирован тем, что описал этот человек. Но он знал Ашерона лучше, чтобы поверить. Ашерон никогда, под кайфом или нет, не ушел бы, не оказав помощи даже незнакомцу. Когда кто-то находился под его защитой, Ашерон мог сдвинуть небеса, чтобы защитить его.

— Я не верю тебе.

— Поверишь. Прежде чем я закончу здесь, все вы узнаете правду о нем. — самозванец повесил трубку.

Тэлон бросил телефон на тумбочку и провел руками по лицу. Это был кошмар.

Он разрывался между желанием защитить друга, которого знал тысячу жизней, и женщиной, душа которой значила для него больше, чем собственная жизнь.

И он никогда не чувствовал себя более беспомощным. Даже когда смотрел на убитого Идиага. По крайней мере, тогда у него в руках было оружие, и он видел нападавших.

Сейчас не было никакой конкретной личности, чтобы схватиться с нею. Только два врага. Один — тот, кто притворялся Ашероном, другой — трусливый бог со своей проклятой вендеттой.

Что же ему делать?

Он обернулся и посмотрел на Саншайн.

Ее волосы темным облаком лежали на его подушке. Черты лица выглядели умиротворенными. Загорелая кожа смягчала цвет его простыней. Даже теперь он мог чувствовать ее в своих руках, жар ее тела под собой, тепло ее прикосновений на своей коже.

Как ему защитить ее?

«Доверься Морриган, Спирр. Никогда не сомневайся в ее лояльности к тебе. Никогда не подвергай сомнению ее действия. Знай только, что когда она сможет, то всегда будет помогать тебе».

Это были последние слова, сказанные его отцом.

Закрыв глаза, Тэлон все еще мог видеть его лицо в свете камина той ночью. Видеть гордость старшего мужчины и сияние любви в нем, когда он обнял его и отослал в постель. Он твердо верил в те слова, и никогда никем не был побежден в сражениях. Его не могли поймать в засаду или обмануть. И в конце концов, Тэлона погубил враг в собственном доме. Последний человек, которого он подозревал.

Его кузен хотел стать королем так сильно, что решил использовать самый короткий путь к достижению этой цели — убить Тэлона и Кеару. Тэлон никогда не подозревал своего кузена в смерти дяди и тети. Он узнал о предательстве этого человека только после того, как друиды убили Кеару. Той ночью, когда Тэлон осуществил месть своему клану, кузен признался во всем, пытаясь убедить его пощадить себя.

Это уже не имело значения. Молодой, разозленный и раненый, Тэлон отомстил им всем, а потом отбросил эмоции и защитил сердце. И защищал до тех пор, пока волшебная красота не взглянула на него на тихой улице своими большими карими глазами, которые ослабили его.

Он любил ее. Ее смех, ее острый ум. Она заставила его чувствовать снова. Сделала его полноценным. Без нее он вообще не хотел жить. Но он отказывался видеть ее убитой из-за него.

«Я должен позволить ей уйти».

У него не было выбора.

Зарек стоял на мосту пешеходного перехода рядом с пивоварней Джексона, глядя вниз на Уилкинсон-стрит. Сжимая руками железные перила, он наблюдал за людьми внизу, которые прогуливались по Декатур-стрит, не спеша переходили из магазина в магазин, в рестораны и клубы.

Приказание, отданное Ашероном, предписывало ему оставаться в своем доме до начала Марди Гра. Конечно, следовало бы послушаться, но в послушании Зарек точно не преуспел.

Кроме того, слишком часто резкий климат Аляски оставлял его прикованным к дому, и ему очень не хотелось снова чувствовать себя пойманным в ловушку.

Когда он покинул Фэрбэнкс, там было минус четырнадцать[57]. Сейчас в Новом Орлеане было пятьдесят семь[58], и даже с учетом холодного ветра, дующего с реки, это было не сравнимо с тем, что он чувствовал дома.

По сравнению с Аляской, здесь стояла благоуханная летняя ночь.

Хотя в конце июня и в июле днем там бывало выше девяноста[59]и чуть прохладнее после захода солнца, так что иногда он мог выходить из дома в эти жуткие сумерки, которые никогда не переходили в полную темноту. И потому он был чертовски счастлив ощутить ночь, столь же теплую, как эта.