Она снова вернулась в дом и услышала, как кто-то барабанит в дверь, а затем и в окно. За окном виднелась чья-то бритая голова и армейская рубашка.

– Да что ты творишь-то, полоумная, мать твою так! Я звоню в совет!

Кэрол сняла со стены и бросила в огонь постер с пейзажем Констебля, и стекло тут же вдребезги разлетелось от жара. Она вся взмокла. Давненько с ней такого не бывало, но ощущение было очень приятное. Она сожгла также все дурацкие безделушки и приготовленные пачки газет. Костер пылал, и она смотрела в самое его нутро, а небо между тем постепенно начинало темнеть.

Пошел дождь, и Кэрол вынуждена была уйти в дом. В гостиной она отпорола от ковра штрипки, удерживавшие его на месте, и точно так же, как сделала в спальне наверху, разрезала ковер на куски и один за другим выбросила их в сад. Вокруг костра уже образовался черный круг обгоревшей земли, исходивший дымом и паром. Выбросив ковер, Кэрол тщательно подмела голый пол. Вот и все. Теперь в комнате остались только телевизор и занавески.

Она чувствовала, что безумно устала, что сил у нее больше нет, но тишина в доме пугала ее, и она, снова наполнив высокий стакан водкой с тоником, уселась на пол, прислонилась к стене и принялась щелкать пультом, пока не отыскала канал с выступлением нойз-группы из середины 80-х. Она прибавила громкость, и комната наполнилась серым светом, проникавшим в окна, и «белым шумом». Кэрол легла на пол и закрыла глаза.

Сквозь забытье Кэрол услышала, как звонит телефон. Интересно, который час, подумала она, но не встала, продолжая лежать неподвижно и чувствуя, что находится на границе сна и яви, точно маленький зверек, спрятавшийся в высокой траве и выжидающий, когда кружащий над ним коршун оседлает очередной воздушный поток и переберется на новое место охоты. Телефон позвонил, позвонил и умолк.

Кэрол снилось, как она, еще маленькая девочка, стоит в кругу каменных менгиров. А потом ей приснилось, будто она летит над вершинами гор. А потом – будто заглядывает в глубокую яму, на дне которой сидит дракон. И сквозь сон она все время слышала, как кто-то без конца повторяет: «Огонь, часы и свеча», но не понимала, что означают эти слова.

– Кэрол?..

Она открыла глаза и увидела, что за окном занимается заря.

– Кэрол?..

У дальней стены комнаты шипел телевизор. Бедро и плечо у Кэрол болели от спанья на жестком деревянном полу. Но почему же, подумала она, тот, кто зовет ее по имени, не пройдет сюда, в гостиную, ведь она здесь? Кэрол медленно поднялась и потянулась, разминая затекшие суставы. Затем несколько раз присела, но у нее закружилась голова, и ей пришлось подождать, пока стены комнаты перестанут качаться.

– Кэрол?..

Может, лучше сбежать? – подумала она. Взять и незаметно выскользнуть через заднюю дверь? Но отчего-то ей казалось, что очень важно никуда не убегать. А что, если именно ее прошлый побег и повлек за собой столь ужасные последствия? Но что произошло в прошлый раз? И когда этот прошлый раз имел место? Этого Кэрол вспомнить так и не сумела. Опираясь рукой о стену, она встала и вышла в холл, но увидела перед собой в полумраке лишь два неясных квадрата морозного дневного света.

– Кэрол?..

Она обернулась и увидела, что в дверях, ведущих на кухню, стоит старик в пижаме, а рядом с ним – допотопная капельница на колесиках, и к ней прикреплен обшарпанный желтый сосуд. Старик прижал к лицу кислородную маску, сделал глубокий свистящий вдох и тихо сказал хрипловатым голосом:

– Как приятно снова тебя увидеть.

Кэрол показалось, что она вроде бы узнает его, и это странным образом ее приободрило, однако она никак не могла вспомнить, где видела этого человека раньше, а спрашивать не решалась, боясь, что подобный вопрос может показаться глупым.

Он снова прижал маску к лицу, сделал еще один свистящий вдох, накинул резиновый шланг на ручку каталки с капельницей и повез ее мимо Кэрол к входной двери. А потом, уже стоя на коврике перед дверью, протянул ей руку и сказал:

– Идем.

Кэрол занервничала – идти куда-то с этим человеком ей не хотелось, но и мысль о том, что она останется здесь в полном одиночестве, была невыносимой. Она взяла старика за руку, он открыл дверь, и она увидела… нет, не дома на Уоттс-роуд, а высокую траву и листву деревьев, в которой играл ветерок. Старик снова поднес к лицу кислородную маску, сделал вдох и перетащил капельницу через порог. Они вместе вышли под льющийся сверху холодный ясный зимний свет, и он медленно повел Кэрол по гаревой дорожке, ведущей в небольшую рощицу. Было заметно, что старик очень слаб, но тратит немало усилий, чтобы она его слабости не заметила. Она придвинулась к нему поближе, чтобы хоть отчасти служить ему опорой, но очень старалась, чтобы это не стало для него так уж очевидно. Он сделал девять шагов и остановился, чтобы подышать через маску; затем еще восемь шагов – и снова остановка.

Теперь они со всех сторон были окружены деревьями; на земле плясали пятнышки солнечного света, точно стая рыбок вокруг рифа. А еще, подумала Кэрол, так дрожит отражение солнечного света на дне моря, когда смотришь на него в иллюминатор подлодки. Вокруг росли в основном березы, и на многих береста кое-где отстала от ствола, точно обои в старом заброшенном доме, и под ее завитками виднелась кремовая плоть дерева. Кэрол вдруг пронзила мысль: а что с ним будет, когда запас кислорода иссякнет? Ведь этот желтый баллон явно очень старый, краска на нем совсем облупилась, и его поверхность стала похожа на карту некоего воображаемого побережья.

Они вышли на большую поляну, размеры которой, впрочем, определить было трудно, потому что она была почти полностью завалена бревнами, ветками и веточками; все это местами напоминало живую изгородь, перед зимой приведенную в порядок, а местами было навалено кое-как, горой. Странное сооружение довольно круто уходило ввысь, но бока его не были ровными, и невозможно было бы сказать, пятьдесят или сто пятьдесят футов от земли до его вершины.

Старик, крепко держа Кэрол за руку, снова осторожно двинулся вперед, и они вошли в узкий проход, ведущий в глубь странной горы топлива, – более всего туннель походил на те, что ведут в усыпальницы, расположенные в недрах египетских пирамид. Теперь Кэрол поняла, что этот человек – ее отец. Правда, ей казалось, что ему вроде бы не полагается здесь находиться. В этом было что-то неправильное, но она никак не могла понять, что именно. Наверное, она просто устала, да и спала плохо, и голова у нее болит, так что, возможно, дело именно в этом.

Ее глаза постепенно привыкли к слабому освещению, и она уже различала монументальный орнамент в нагромождении бревен и ветвей, которые их окружали. Тут и там сквозь полумрак, казавшийся коричневым от обилия древесной коры, пробивались стрелы солнечного света. Под ногами хрустели мелкие веточки; плохо смазанные колеса отцовой капельницы пронзительно скрипели; в воздухе пахло пылью и лисьим логовом.

Они добрались до главного зала, над которым вздымался грубый полукупол, созданный из переплетенных ветвей. Он был не слишком высокий – всего футов восемь или девять; вес всей конструкции покоился на стоявшей в центре колонне, толстой, прямой и крепкой, как телеграфный столб.