Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что вы тут делаете? — спросил я его.
— Куда же еще мне идти в поисках собеседника?
Меня тотчас охватили мучения и дурные предчувствия.
— Я не ожидал вас увидеть. После того, как…
— Марлоу? — Он поднес руку к лицу жестом самоуничижения. — Зачем я существую? Лучше бы мне быть куском глины — чем угодно, вещью, лишенной чувств.
— Стало быть, вы опечалены? Вы испытываете сожаление?
— Я не знаю, что я испытываю. Знаю лишь, чего не испытываю. Да. Некогда я испытывал радость. В самом начале своей новой жизни я испытывал изумление и благодарность. Я был свободен. Я взирал на мир, и слава его представлялась мне в новом свете. Новорожденный младенец, я ощущал блаженство мироздания. Надежда и блаженство исчезли. В сердце мое вкралось другое — оно давит на меня, повергая в прах.
— Чувство вины за свои преступления.
— Вам лучше знать.
— Вы убили двух молодых женщин по той лишь причине, что они находились в моем обществе.
Он отвернулся от меня и пошел назад к окну.
— Как бы мне хотелось разделить их судьбу!
— Вы хотите сказать, что желали бы умереть?
— Взгляните на меня. Ясно ли вы меня видите? К чему мне жить?
— Потрудитесь изъяснить вашу мысль.
— Мне нет покоя ни в глубочайшей ночной тьме, ни в ярчайшем свете дня. Разве смерть по сравнению с этим не облегчение? Как же мне ее не желать?
— Вы желаете разорвать наш договор? Договор, по которому вы получили жизнь?
— Да — чтобы прекратить существовать. Чтобы пребывать во тьме, в черноте, в пустом пространстве.
Я склонил голову, думая о том, чем он мог бы стать и чем стал на деле. Была ли в том и моя вина?
— Жизнь моя обладает наименьшей в сравнении с жизнью остальных созданий ценностью.
— Если вам угодно с нею покончить, почему бы вам не броситься с вершины высокой горы или не предать себя пламени?
— Вам это известно. Вы сами говорили мне. Тот, кто однажды умер, никогда не умрет вновь. Я лежал в реке, и легкие мои наполнились водой, однако я выдержал. Я бросался со скалы в безумное море, но вышел из него невредимым. И вот я возвратился к вам. К началу. К источнику моих бед. — Он обратил ко мне лицо. — Мне известно, что вы восстановили электрические машины.
— Некогда вы пытались их уничтожить.
— Теперь в них, возможно, заключено мое спасение.
— Что вы задумали?
— Я размышлял над своею судьбой. Я рассуждал, не зная, каким именно способом вы вернули меня к жизни. Дни и ночи проводил я в раздумьях. Мне известно о гальванической силе электрического потока. Вероятно, он, в той или же иной форме, и составлял основу вашего метода. Вы наверняка способны изменить поток нужным образом и повернуть процесс оживления вспять. Неужели вы не в состоянии отыскать этой силе противодействия?
Меня поразило, что существо пришло к выводам, близким к моим собственным. Связь, меж нами существовавшая, словно превзошла обыкновенную способность к сопереживанию. Удивило и порадовало меня и то, что он, казалось, стремился к собственному уничтожению. Обманывать его обещаниями создать для него подругу не придется.
— Не исключено, что мне удастся достигнуть этого результата, — отвечал я. — Я могу заняться теорией и опытами.
— Поспешите.
— По возвращении в Англию я примусь за работу со всею возможной быстротой, однако вам придется запастись терпением. Вы по-прежнему живете близ устья?
— Вы о моей хижине? Да. Все обходят меня стороной.
— Возвратитесь ли вы туда на то время, пока я буду продолжать свои занятия?
— Где же еще мне приклонить голову? Печальный жребий мой — бродить в ночи[41]. Там, в ночи и тьме, я и останусь.
— Я вас разыщу.
— Нет. Я пойму, когда вы будете готовы. Я приду.
С этими словами он покинул меня. Подошедши к окну, он выпрыгнул на балкон и исчез в тишине ночи.
Спать я не мог. Когда, по моим расчетам, остальные разошлись по своим комнатам, я спустился вниз и вышел в сад. Я размышлял над словами существа, как вдруг кто-то уселся подле меня. Это оказалась Мэри.
— Жаль, что вы нас покидаете, Виктор. Мне необходимо ваше общество.
— У вас есть остальные.
— Что? Байрон? Полидори? Они слишком заняты собственными персонами, чтобы обращать внимание на меня. — Мгновение она молчала. — Виктор, я опасаюсь за Биши. Он сделался слишком возбудим. Слишком подвержен фантазиям. Вспомните его истерику за завтраком. Поначалу, когда мы с ним познакомились, о подобном поведении нельзя было и помыслить. Разве вы не согласны? Некая сила подтачивает его изнутри. Может показаться, что это — наш брак. Не думаю, что дело в этом, — поспешила добавить она.
— Ничего подобного мне и в голову не приходило.
— И все это до того странно. Прежде он ни разу не упоминал об этой истории с двойником. Некая сила пытается овладеть его разумом. У него кружится голова — от тревоги, от какого-то страха. Или, возможно, предчувствия.
— Своей судьбы?
— Да, именно так.
Тут я понял: она боится его ранней смерти — она полагает, что странное поведение Биши объясняется предчувствием собственной кончины. Иначе с чего бы ему так интересоваться спиритическими сеансами, привидениями и рассказами о них? Я попытался ее разубедить.
— Дело наверняка в том, что его возбуждают путешествия, — сказал я ей. — А если говорить точнее, общество Байрона. Биши никогда прежде не доводилось жить в такой близости к другому поэту. Это не может на него не влиять.
— Вы так думаете? Хотелось бы мне, чтобы это оказалось правдой.
— Он тонко устроен, Мэри. Одно легкое прикосновение…
— Да, я знаю. Но есть тут и нечто еще. Помимо прочего, я страшусь катастрофы! За последние месяцы мне доводилось испытывать сильнейшие беспокойства и дурные предчувствия. Не раз я думала, что с нами вот-вот произойдет несчастье.
— Не говорите так. — Я положил ладонь на ее руку. — Я тоже заметил перемену в нем. Но вы, как мне кажется, ошибаетесь. Это не страх. Это разочарование. Неудовлетворенное желание. Он полагает себя хорошим поэтом…
— Великим.
— С этим я согласен. Однако сочинения его известны весьма немногим. Ему некого приводить в восторг — у него нет публики. Покамест нет. Немудрено, что в обществе Байрона, чьи книги продаются тысячами, он испытывает неловкость, что у него случаются припадки нелепого поведения. Другого и ожидать нельзя.
— Я думала об этом. Но ведь Биши обладает возвышенным темпераментом. Он весь — огонь и воздух. В нем нет ничего земного. Ни капли зависти.