Рубаха моя сохла, сам я сидел подле у холодной по летнему времени батареи, пил немного подкисшее молоко с сушками, и думал. Что вот, сижу. Перед тем, как отправиться в последний путь. В белом и чистом, словно русский воин-богатырь в ночь перед сражением при Бородино. Как оно выйдет? Хорошего я не ждал, но и плохого – не слишком, после вразумительного совета сведущего в сюрреалистических подоплеках многих тайн «большого человека». Дорога больше не пугала меня, оттого, что стала определенной; указующий направления камень сам заговорил со странником, исполнив миссию выбора за него: направо, али налево – нет, велел ступать прямо и не сворачивать никуда, коли жизнь тому еще мила.

Ну, допустим, я вернусь. То есть, как это, «допустим»? Вот, допью слабительное молоко, сгрызу пару-другую баранок, и все, снова в поход. Картина аквамариновой аква-же релью, спасение утопающих по теории вероятности пятьдесят % (прОцентов) на пятьдесят % (процЕнтов): либо доброхотно вытащат, либо повезет и справишься сам, неспасительный вариант с трагичным финалом рассматривать ни к чему. Я предвидел даже, что меня и впрямь спасут. От неминуемой гибели, или от вполне предотвратимой неосмотрительности. Но это-то все было как раз неважно. Почему? Да потому! Мой «большой человек» вполне мог бы не вдаваться в откровенность. Но лишь намекнуть: ступай туда-то и туда-то, затем-то и затем-то, без пространных объяснений. И за намек впору было бы благодарственные поклоны класть на все четыре стороны света. Но нет. Зачем-то ОН мне все-таки поведал одиозную повестушку о приключениях служебного хорька. Выводы вроде как оставались за вашим покорным слугой. От меня ожидали некоего действия, или напротив, бездействия, или того и другого по обстоятельствам? Однако чтобы действовать, и тем более бездействовать, надо было хоть примерно знать. Какого цвета должно висеть на стене рожно, чтобы Пахомовы ахнули? (старый анекдот, не слышали, так после расскажу, или спросите у первого встречного, или в крайности у второго).

Поэтому я попивал молоко, негигиенично из пакета, и шевелил извилинами ума, то и дело заходившего за разум. Для начала отталкиваться приходилось от самой истории. Как от точки опоры, дабы вернуть опрокинутый мир в первобытное состояние равновесия. Что, собственно, открыл мне «большой человек» о предполагаемом объекте псовой охоты, психически неадекватном постояльце нашего дурдома? Могущий преобразовывать текущую материальную реальность вокруг себя. Ключевая фраза, отмыкающая врата Сезам. Кто же это? Я тщательно перебрал всю наличную, рабочую картотеку своей должностной памяти. Феномен? Божья роса. Сказано: не в себе, а вокруг себя. Гений же Власьевич интересовался, насколько мне это было известно, и известно достоверно, лишь внутренним совершенством, процессы, происходившие вовне, не волновали его абсолютно, как голубя мира собачьи блохи. Плюс ко всему, он отработанный материал, годный разве на провокации. Витя-«Кэмел»? И вовсе не смешно. Виктор Данилович Алданов ничего не менял, никогда о подобных способностях не заявлял, напротив, утверждал, что ему это не по силам. Вообще, путешественники – это другое. К тому же миражи его вовсе не были материальны, возникали мороком над картофельной грядкой и рассеивались бесследно, не внося в окружающие время и пространство вреда. А выгоды, ощутимой, от них совсем не было никакой. Но «большой человек» поведал – мощь в его, психа, руках, столь велика, что прибегать к ней не то, что без нужды, даже в пиковых обстоятельствах опасно. Так неужто стал бы Витя Алданов баловаться стихиями страшными, что называется «от балды», для праздного развлечения? Не такой он был человек. И любили его все в стационаре, и он любил всех, потому не позволил бы себе подвергать душевно близких ему людей риску из пустой забавы. Значит, забава и была. И «Кэмел» здесь не причем.

Тогда кто же остается? Зеркальная Ксюша? Ее история была близка по сути. По сути, но не по существу. Именно потому, что я слишком хорошо узнал эту самую историю и мог судить. Не совпадало. Ксюша сама боялась своей потусторонней, зеркальной способности. Значит, до конца не управляла ей. Напротив, способность вызывать Тень подавляла бедную Ксюшу много лет, пока, по какой-то причине, не пришло избавление. Насколько же я понял из ЕГО слов, не завуалированных, не жалующих обиняков, псих-то как раз держал скрытую свою мощь под полным контролем. То есть, по своему усмотрению либо прибегал к ней, либо нет. Опять же, сказано было – отнюдь не по сиюминутной прихоти. Иначе – для того должна быть проделана соответствующая, предварительная работа в благоприятных условиях, что значит: для явления силы необходимо время. У Ксюши все выходило наоборот. Контроль как раз и был ее слабой стороной, а вот явления Тени случались произвольными и мгновенными: в окрестностях любой отражающей свет поверхности. К тому же всплыл внеочередной, насущный вопрос: нахрена пищевые дрожжи сапожнику? Зачем Вавороку ее Тень? С крестовыми, «казенными» хлопотами? Когда сколько угодно подручных клонов-братков или прочих бессовестных наймитов, за рубль в поле готовых гонять воробья и считать саранчу. Ну как Тень прицепится к самой мертвой мумии тролля? Зеркальная Ксюша ей, если не укажет, то посоветует. Вообще, глупости это все. Даже коли Ваворок успел за время моего отсутствия разузнать досконально тайную подноготную нашей Зеркальной Ксюши и составить относительно нее корыстное мнение. Даже если в планах мумии тролля значилась номером первым вовсе не власть, но страшная, кровная месть. Убрать ненужного человечка возможно и более простым, надежным способом. Пистолет с вороненым глушителем, бомба для председателя или сильно, быстро действующий яд. А тут: сначала доставь жертвенного агнца (черного козла) к самой Ксюше, или ее к нему, а если агнец (козел) тот высоко сидит? Так прямо и скажет: заходите, разлюбезная Ксения Марковна, не стесняйтесь, гость в дом, бог в дом! Как же! Держи рот шире, когда махнешь сто грамм! Фигня.

Кто же? Кто? Я перебирал в уме истории болезней и не находил нужной. Уже давно остались позади и ФДС и сама Москва, я трясся в плетущейся мелким дребезжащим ходом пригородной электричке – четвертая пересадка, но с необходимой суммой на прокорм вполне терпимо, – трясся и терзался размышлениями. Не складывался ехидный паззл-головоломка. Зараза! Только-только подходил один раскрашенный кусочек к намеченному целому, как тут же следующая затейливо вырезанная картонка портила весь предыдущий расклад. Кстати, попутно, – а я как раз и был, согласно текущему повествованию, в дальней дороге, – назрела необходимость следующего именного рассказа. Не слишком отвечавшего заданной поисковой теме, но лежавшего где-то в ее окрестностях. На сей раз о Сергии Самуэльевиче Палавичевском, по прозвищу Конец Света, которое, то бишь прозвище, в намеренной панической отстраненности – и слушать не хочу, ох, отстаньте вы с вашими ужастями, – дано было ему в предупреждение нашей кухаркой Тоней Марковой. Дано экспромтным порывом, но прижилось и приклеилось столь серьезно, что не отодрать. Итак. Вновь судите сами.

КУРСКАЯ МАГНИТНАЯ АНОМАЛИЯ – КАК ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫЙ ОБРАЗ МЕЖДОМЕТИЯ «УПС!»

Господин-товарищ Палавичевский испокон своего сознательного века был пассивным диссидентом. Нет, плохо. Звучит, будто был пассивным «гомосеком», а Сергий Самуэльевич, по всем статьям, получался личностью исключительно положительных качеств. Даже согласно той статье, по которой его осудили за тунеядство, не придумав иного выхода и способа, дабы упечь его в места не столь отдаленные хоть малую малость на законном основании.