— Господи! Дэн! — Это был знакомый голос… Голос моей любимой…

— Странный, — ко мне наклонилось небритое лицо человека, и я точно знал, что оно называется «Йорген», — еще раз ты устроишь такой цирк — я тебя пристрелю на хрен!

— Дэн, что они с тобой сделали?! Эти девки… они уродливые маньячки… — Это голос, который говорит, как правило, хорошее…

Я пытаюсь стать собой — эта проблема неразрешима: я — растение…

— Странный, ты реально чуть не угробил всех, — медленно произносит женщина, у которой выбиваются черные волосы из-под обшарпанного шлема. Сибилла ее зовут, кажется.

— Что? — еле произнес я, борясь с новым приступом тошноты…

— Вообще-то, — сказала Сибилла, — мы почти что насильно выдернули нашего Элвиса из толпы поклонниц…

— Элвиса? — Это звукосочетание вызвало во мне вибрацию кишечника, и я все-таки проблевался на бок своего верблюда.

— Какого хрена ты вызвал столько глюков?! — взорвался Йорген…

— Эти отвратительные женщины словно сошли с ума… — дрожащим голосом произнесла Ирина. — Это было ужасно…

— Они даже не взяли у нас еду и патроны! — Это говорил человек с мясистым лицом… Ах да — полковник! — Они кричали: «Дорогу избраннику!»

— У Аюми ожог на щеке, — холодно констатировала Ирина. — Зачем было устраивать это?!

— Отвяньте от меня… — пробормотал я. — Мне хреново…

— А может, слишком хорошо? — Сибилла сделала ехидное выражение лица, но мне было все равно: в голове до сих пор гудело…

— Щто ви спорытэ? — услышал я голос Азиза. — Настоящий сольдат всэгда нравытся жьенщина!

— Если бы не он, нас бы сожрали! — Я не ожидал, что Дронова скажет про меня хорошее.

Вместе с качающимися скалами под козырьком шлема всадника на белом дромадере было видно презрение и деланое равнодушие — я больше не чувствовал передачи на параллельных волнах… Наверное, просто устал…

Да и пошли они все… задолбали…

Я представил себе, как меня сожрала бы плесень на «Изумруде», и всем бы стало хорошо… но резко одернул себя… за идиотизм — я просыпался и видел, что все в порядке…

Оказалось, что действительно был полный… разброд — что-то всех настолько удивило… Я даже не хотел спрашивать…

Теплая патока стекала с моих пальцев… Когда я начну понимать, что здесь все не так, как ожидаешь? Когда я начну чувствовать… вернее, понимать свои ощущения буквально? Необычные реакции необычных существ на необычные проявления необычных событий… И эта последовательность стала вертеться у меня в голове, словно прокрученная через чудовищный ревер. Необычные реакции… необычных существ… обычный Странный… банальный Марс… другие люди… нити поступков… тошнота… Меня вновь скрутило спазмом… Я крепко зажмурил глаза, чтобы пейзаж перестал болтаться перед моими глазами, а из моих глаз от напряжения потекли противные теплые слезы… Да… Призрачная Крепость… А здесь бывает вообще что-то нормальное и предсказуемое? Подлость? Плохие варианты? Желчь и цинизм Йоргена? Разведка землян? Потеря контакта с любимой женщиной? А что я здесь вообще делаю? Может быть, я сам турист? И мне уже пора домой?..

Мысли путались в голове, словно муха в паутине крестовика, а он все не выползал и не выползал… Он не хотел есть это…

Прошло некоторое время… некоторое время, за которое я старался не чувствовать себя никак, — было очень скверно… Я понял, что, кажется, у меня получилось вызвать каких-то глюков, и при этом я умудрился сделать невозможное: никто ни разу не вошел в контакт с юварками без плачевных последствий после этого. Я даже не слышал о чем-то подобном, но, как я понимал, этот контакт напугал и разозлил многих из нашей группы, а самих юварков, скорее, просто напугал, иначе… Ксенофобия — вещь непобедимая, даже мне многие мои действия представляются с трудом, а уж об их мотивах я и думать не хочу: очень часто я расцениваю собственные поступки как действия, совершенные абсолютно другим человеком. Странно, но часто это помогает, хоть и понять эту логику не в силах и я сам.

Отдышавшись от спазмов, я закурил сигарету, а затем через полчасика хлебнул спирта для ясности мозга. Прошло еще около часа в некотором сосредоточенном молчании и тихих разговорах про пережитые эмоции. Я перевел Йоргена в лидирующую позицию смены, впереди Ирины, совершенно не обращая внимания на ее равнодушно-негодующий вид, а сам пристроился справа от Сибиллы, и, предупредив ее, задремал в седле.

Как это ни удивительно, моя дремота была лишена движений образов. Не было ни Сатаны, ни Зевса, ни прочей нечисти.

Я чувствовал такую чугунную усталость, что буквально ощущал каждую бронированную пластину своего комбеза: как она давит на мое туловище, как пульсирует под кожей моя прохладная кровь, как тяжелым медленным молотом стучит мое сердце, отдаваясь иголками боли в перевязанном плече. Тяжелые, будто стальные ковши, веки моих воспаленных глаз надежно предохраняли меня от окружающего мира: они изредка покачивались в такт могучим шагам Чембы, и тогда на мысленном экране возникали некие полосы, которые означали, наверное, слегка размытые и изломанные контуры горизонта, над которыми темно-лиловыми пятнами, усыпанными яркими прорехами звездного света, шевелилось небо… Небо, в котором что-то происходило…

Кто-то жил… кто-то думал… если, конечно, эти узоры можно назвать мыслями… Меня обволакивала Вселенная своими теплыми и мягкими лапами, в которых я чувствовал холодок спрятанных в нежном бархатном меху когтей: попробуй догадайся, когда она их выпустит и что ее может разозлить…

Хорошо… Я устал — и я отдыхаю… В голове что-то глухо пульсирует, и раздается тихий ритмичный звук капающей воды… прозрачной… чистой и холодной…

Я начал возвращение от негромко сказанной Сибиллой фразы.

— Башня, — услышал я тихий ласковый голос в своем шлемофоне.

Это слово смешалось с какими-то невнятными ощущениями, которые копошились, словно клубок подопытных мышей в вольере, на который внимательно смотрел Крис Паттерсон, держащий в руках микроскоп и расширенными зрачками глядящий в толстые линзы своих окуляров — почему он не сделал себе операции?..

Я стиснул зубы…

Я заставил себя выползти из мягкого сумрака этого кокона, который давал мне подзарядку энергии…

Я напряг мышцы спины…

Я сказал себе: «Надо…»

Я поднял тяжелые стальные ковши, которые становились все легче, и почувствовал щекочущее ощущение в груди…

В глазах сфокусировалась тысяча маленьких картинок в одну, будто я был насекомым…

Прошло около трех часов. Наша процессия давно миновала долину, пару невысоких холмов и выезжала на большое открытое место, где плоскогорье уходило резко на юго-восток, на западе громоздились настоящие хребты бордовых барханов, а за ними появился на фоне сиреневато-коричневого неба вертикальный черный силуэт, теряющийся в легкой ночной дымке багровых облаков.