Женя помотала головой, всхлипнув. Боль накатила сильнее, скрутив сломанные сучья пальцев огнем. Полыхало левое ухо, вернее, его остаток. Пекло в животе, после ударов подручных Клыча. Жгло в рассеченной брови. Стреляло угольями за разбитыми в кашу губами, разодранных осколками нескольких зубов. Зато пока она еще могла ходить, говорить и осталась целой левая рука, хотя бы что-то.

Клыч выпустил струйку дыма ей в лицо. Уколова сглотнула, стараясь не отворачиваться. Она не просто боялась, она боялась именно его.

Гриша, так страстно любящий морковь, ее просто бил. Сильно, жестко, не жалея и умело. Все, съеденное и выпитое за несколько минут, проведенных в качестве «гостьи», Женя выблевала после третьего удара. Голени, скорее всего, распухли и даже посинели под густой багровой коркой, оставленной окантованными металлом носками его ботинок. Но его Уколова просто боялась, Клыч же вселил в нее самый настоящий ужас.

– Надо жалеть себя, товарищ старший лейтенант… – Клыч мотнул головой. Гриша подтащил стул. – А ты вот, к примеру, совершенно не жалеешь. Стоит столько терпеть ради одного-единственного ублюдка?

Уколова молчала.

– Ты только посмотри, Гриша, прямо партизанка. Знаешь, кто такие партизаны, Евгения? Полагаю, что знаешь. Так зачем корчить из себя кого-то подобного? Молчишь…

Женя смотрела на пол. По доске, выкрашенной противной рыжеватой краской, полз жучок. Большой, черный, смешно перебирающий лапками и шевелящий длинными усами. Насекомое осторожничало, но упорно двигалась куда-то. Клыч, видно заметивший ее взгляд, наклонился.

– Надо же, как интересна человеческая психика… – он опустил мундштук, почти коснувшись жука. – Ей бы взять и сказать требуемое, а она молчит. Смотрит на насекомую и молчит. Ни словечка, только зубами поскрипывает и старается отвлечься. Э-э-э, нет, так не пойдет!!!

Погрозил ей пальцем и снова опустил руку с тлеющей самокруткой. Черный, поблескивающий панцирем усач опять повернул. Клыч проследил за попытками убежать и усмехнулся. Улыбка у него была поганой, такой, что хотелось спрятаться подальше и не высовываться.

– Ладно бы, Женечка, ты еще получила бы за свои мучения что хорошее, а то так глупо, прямо как движения этого самого жука. Ползет себе, не выбирая пути, стоит помешать, сворачивает, и тупо прет дальше. Ты со мной согласна?

– Нет. – Уколова шмыгнула носом, заткнув назад красную слизь, старательно старающуюся упасть вниз. – Не согласна.

– О как… – Клыч довольно кивнул. – Поспорим? Обожаю хороший спор с умным человеком.

– Чего бы нам и не пообщаться? – Женя кивнула. – Мы, сдается мне, именно этим и занимались не так давно.

– Ну, так-то да… – Клыч прикусил губу, глядя на нее. – Но так я не смогу, ты уж извини. Кто ж знал, что ты, Евгеша, окажешься настолько плохой девочкой?

– У-у-у… – Уколова стиснула зубы, боль в ногах стрельнула неожиданно резко. – Ты еще не знаешь, насколько.

– Надеюсь, что и не узнаю, – совершенно честно сказал Клыч. – Да, плохая. Вдобавок к тому, что глупая, как этот самый жук.

– Что ты к нему прицепился? – Уколова поморщилась, глядя на носок сапога, перекрывший усачу путь к отступлению.

– Помогаю ему развиваться. Вот, приглядись. – Клыч легонько толкнул жука, заставив опрокинуться на спинку. – Сейчас-сейчас… ага.

Насекомое, гудя и ворочаясь, пару раз растопырило надкрылья и перевернулось на лапки. Продолжило путь, двигаясь вдоль трещины в доске.

– Обратила внимание на крылья? Он может улететь, но вместо этого вполне логичного действия продолжает ползти. Глупо?

– Намекаешь на мою возможность удрать?

Клыч покосился на нее. Уколова, сама того не желая, вздрогнула. Осколки нескольких нижних зубов больно прошлись по разбитой губе. Хотелось плакать, но не стоило – уже поревела.

– Намекаю? Говорю прямо и открыто – скажи мне, где Пуля, и все прекратится до его обнаружения. А там, чем черт не шутит, вдруг надумаю тебя отпустить? На что ты мне мертвая или в качестве обозной шлюхи?

– Спасибо.

– Пока не за что. Так вот, смотри, что бывает, если упускаешь шанс.

Каблук придавил жука, не отпуская его и пока еще оставив жизнь. Насекомое зажужжало, пытаясь выбраться. Не вышло. Желтоватая масса выстрелила из-под хитина, хрустнуло.

– Хочешь также? – Клыч поднял глаза на Уколову. – А?

Женя замотала головой. Правый глаз наконец-то заплыл полностью.

– Я тоже полагал, что не хочешь. Что это? А-я-я-й, нехорошо. Хочу видеть красивые очи моей собеседницы. Гриша! Сделай ей что-нибудь с глазом.

Гриша, хрустя новой морковкой, нехотя подошел, нажал Жене на лоб, заставив поднять голову. Поцокал, явно неодобрительно.

– Вот, Антон Анатольевич, все же горячи вы… Надо же так приложиться-то было.

– Ты, Гришаня, давай мне тут не гунди, а дело делай. Тоже мне, эксперт-рецензент в нанесении телесных повреждений средней степени тяжести. Давай, работай.

Женя снова шмыгнула носом, не удержав кровавую тягучую нитку.

– Фу, бл…ь! – Гриша брезгливо вытер рукав об ее замаранную куртку. – Ненавижу баб бить. Жалко мне вас, слышь, комсомолка?

– Григорий! – прикрикнул Клыч, наливая себе чая.

Морквоед вздохнул и достал из внутреннего кармана кожанки опасную бритву.

– Не надо… – Женя шумно задышала. – Не надо, пожалуйста…

– О, уже не храбрится. – Гриша примерился, поднес бритву к ее глазу, надавил, проведя лезвием чуть вниз.

Разом стало горячо, по лицу нехотя потекла густая, успевшая свернуться, кровь. Гриша надавил на синяк, противно плюхнуло и Женя, не выдержав, провалилась в темноту.

Темнота сменила темноту, став холодной, полной мороси и тряски. Женя провела языком по сухой верхней губе. Та ныла не так сильно, как нижняя. Хотелось пить, вокруг чавкала грязь, воняло конским потом и прелью.

Трясло и слегка поскрипывало. Рука, очнувшись, немедленно заявила о себе, взорвавшись фейерверком боли разного калибра. Уколова сцепила зубы, чтобы не застонать, и завыла. Острые обломки отозвались холодным огнем, полыхнувшим перед глазами белой вспышкой.

– А, пришла в себя? – голос, принадлежащий Клычу, пришел сбоку. – Эй, Пилюлькина позовите! Ну, как самочувствие?

Она покрутила головой, всматриваясь в начавшую сереть черноту. Клыч, сидя на сивой лошади, ехал сбоку. Повозка, на хороших рессорах, катилась по пролеску.

– Эй, девушка, я с вами разговариваю! – Клыч наклонился. – А, вон и наш отрядный эскулап, доктор Пилюлькин.

Наклонился ниже и доверительно шепнул:

– Неделю назад он был Клистировым. Но тсс-с-с, обижается.

Запыхавшийся доктор, в резиновом плаще, блестящем от воды, стянул респиратор.