На место выехал пожарный наряд.

«Значит, это была его сирена, а не милицейская», — про себя отметила Катя.

Спицын осторожно предположил, что, по некоторым данным, в цыганском поселке, возможно, до пожара вспыхнул какой-то конфликт — «пьяные ж все они были, и рожи у половины разбиты».

Но никаких жалоб со стороны цыган не поступило. «Оно и понятно, Екатерина Сергеевна, — заметил Спицын, усмехнувшись в трубку. — Когда цыгане в милицию свои болячки несли?»

Катя настойчиво допытывалась: не было ли «на пожаре» погибших? Спицын успокоил: нет, не было. «Скорая», правда, приехала, но только к одной женщине — у нее случился сердечный приступ. Откачали, она от госпитализации отказалась. Цыганка ж — они докторам не верят.

Значит, Лейла и ее сын живы. Слава богу! Катя перевела дух. Хоть и против своей воли, но она все же бросила Лейлу в беспомощном состоянии. Хорошо, что обошлось.

Однако мирный тон Спицына не только порадовал, но и встревожил: итак, в Раздольске и не подозревают, что действительно произошло у цыган ночью. Цыгане молчат. И будут молчать, они милиции не верят. Возможно, при случае когда-нибудь поквитаются со Степкиными штурмовиками из школы, и в конце концов все это спустится до уровня банальной разборки.

Катя снова позвонила в Раздольск. На этот раз попросила дежурку соединить с Колосовым — не знала еще, что скажет, как выкрутится, умалчивая о правде, но… телефон Колосова молчал. Дежурный сообщил, что начальник отдела убийств все выходные находился в Октябрьском следственном изоляторе, работая по новому убийству. Катя повесила трубку.

Следовательно, и Колосов ничего не знает. И не узнает, если она не расскажет. Ей почему-то начало казаться, что все в этом проклятом деле теперь зависит от нее. И это было просто непереносимо!

Если она соберется с духом, то Колосову придется докладывать детально, с подробностями, если она хочет, чтобы он выслушал ее, все эти смутные, навязчивые догадки, аллегории, аллюзии выслушал, не отмахнувшись, и понял, что же ее так остро тревожит… Значит, придется все доложить Никите?

Нет. Ни за что. Пока это невозможно. Лучше умереть.

Весь рабочий день Катя металась как в лихорадке. Она из кожи вон лезла, чтобы коллеги не заметили ничего. Словно в омут с головой бросилась в работу — сколько всего накопилось за дни командировки! Заказы на репортажи из «Вестника Подмосковья», еженедельное освещение операций «Арсенал», «Антикриминал», «Мак» на страницах подмосковных газет. Она отвечала на телефонные звонки, барабанила по клавишам компьютера, набирая статью, болтала с коллегами, даже пыталась шутить, но на уме вертелось только одно: о нападении Базарова на цыган, о его ненормальном поведении — известно лишь ей одной. Никто из коллег не подозревает и о том, что Дмитрий в глаза обозвал брата сумасшедшим, «который их всех погубит». А о том, что Степан упоминал и про сломанную шею, кроме нее, вообще никто не знает.

Приятно ли чувствовать себя на раскаленной сковородке?

Попробуйте сядьте — узнаете. Может, и решите, как поступить, когда вас разрывают на части два сильнейших порыва: скрыть все, чтобы об этом никто никогда не узнал, потому что описывать в деталях и подробностях собственное унижение мучительно и стыдно. И одновременно — рассказать все, потому что молчать об этом опасно, преступно, недостойно человека! И не просто человека, а какого-никакого, но офицера при погонах, дававшего присягу и… Господи, как поступить?

Что будет лучше для нее? А что честнее, но зато, наверное, во сто крат хуже?

Быть может, Кате с Димкой удастся поговорить, не с кем было посоветоваться. Странно, но только перед ним Катя не испытывала того мучительного стыда, что буквально запечатывал ей рот. Ведь близнец и так все знал. И он ее действительно спас, появившись словно киногерой в сорочке от Кристиана Диора и в лаковых ботинках в самый ужасный момент. Надо же какой рыцарь…

Тут ей вспомнилась фраза Степана: «Ты же сам хотел ее вот так разло…» Димка ему сразу рот заткнул. Но понять-то смысл было нетрудно: близнецы ее обсуждали. И в каких выражениях — одному богу известно. Может, они вообще не прочь разделить все радости жизни между собой по-честному, по-мужски, по-братски? Лиза, помнится, намекала на эти их особые отношения. Лиза…

Катя вспомнила снова о приятельнице. Синяк, кое-как замазанный тональным кремом, черные очки в пасмурный день, дрожащие руки… Вот отчего Лизка тогда не хотела с ней говорить! Сытый голодного не разумеет. Катя просто не поняла бы ее. Не прониклась. Лизка потому и молчала. Когда у вас в душе бездна отчаяния и стыда — рассказывать о том, что вас терзает, можно только в одном случае: когда вас понимают. Не жалеют притворно, не сочувствуют брезгливо, не засыпают дурацкими вопросами «как» и «почему», а понимают, то есть сопереживают вашим страданиям.

И вот теперь… Катя вздохнула. Теперь у них с Лизкой появилась общая тема для разговора, неисчерпаемая тема. И еще бы найти верный тон, чтобы эту непростую беседу начать…

Не прошло и часа, как Катя твердо решила разыскать Лизу, во что бы то ни стало и не откладывая.

К счастью, на поиски времени ушло немного. Катя позвонила в редакцию журнала «Стиль нового века» — они-то должны были знать, где их сотрудница. Вежливый молодой человек сообщил, что Елизавета Максимовна сейчас у главного — «оставьте телефон, она вам перезвонит». Катя ждала минут двадцать. Наконец Лиза Гинерозова откликнулась.

— А я тебе в субботу звонила, — сказала она после обычного невозмутимого «привет». — Думала, вместе на похороны поедем. А ты куда-то исчезла. И даже с Владимиром Кирилловичем проститься не пришла.

— Лиза, я была в другом месте, это было важно. Точнее, мне тогда это казалось важным. — Катя набрала в легкие побольше воздуха. — Лиза, мне с тобой надо срочно поговорить.

Это касается Степана, тебя, нас всех.

— Значит, это ты с ним была? — «Ты» в устах Лизы было как ржавый гвоздь, что забивали в перекладину Голгофы.

— Нет. Точнее, мы встречались. Только ты не подумай, Лиза… Выслушай сначала, мне надо тебе кое-что… рассказать, — Катя почувствовала, как трудно ей произнести это простенькое слово. — И самой спросить тебя… Пожалуйста.

Где мы можем встретиться?

— Степан не пришел на похороны отца!!

— Я знаю, Лиза. И ты не кричи на меня. Я ни в чем перед тобой не провинилась. А Степка… он меня испугал, понимаешь? Испугал так же, как и тебя. — Катя лихорадочно пыталась нащупать верный тон, чтобы Лиза, не дай бог, не распсиховалась и не швырнула трубку. — Степан очень странно себя вел, Лиза. Дико. И я даже подозреваю…

— Что? Что-то насчет отца?

Катя озадаченно умолкла: это еще что? О чем это Лиза Гинерозова толкует?

— Н-нет, это не о Владимире Кирилловиче. Это о другом, но это очень важно.