Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но разве Спотсвуд — твой главный враг? — Саймон снова взял ее руки в свои и крепко сжал их. — Я не только верю, что Спотсвуд — твоя последняя надежда; теперь, когда я знаю, где письмо, я готов ради тебя сам забрать его и отдать Спотсвуду, но хочу, чтобы ты прежде сделала свой выбор…
Он помолчал.
— Когда-то у тебя было только море и пиратство, теперь есть и другая жизнь, есть я. — Саймон в упор посмотрел на нее, давая понять, что не держит от нее никаких секретов. — Я хочу, чтобы ты сама решила свою судьбу.
Руки Саймона держали ее, словно связывая со всем, что было между ними…
— А если я все-таки выберу море?
Саймон отпустил ее. Лицо его помрачнело.
— Я не буду держать тебя. Но мне будет очень жаль…
Сторм застыла, охваченная вихрем сомнений. Что означали слова Саймона? Он предлагал ей остаться с ним, жить в его доме, делить с ним постель… Что она должна ему ответить?
К Сторм снова вернулись ее давние опасения, преследовавшие ее, словно навязчивый кошмар, в старой приморской таверне, на палубе «Грозы», в сырой камере уильямсбергской тюрьмы… Ее предупреждали, и не раз, что она ведет игру, обреченную на поражение. Она и сама немало думала о том, не стоит ли ей переменить жизнь, в которой — теперь-то она отлично знала это — не хватает обычных, самых простых женских радостей, возможно, даже слабостей и сильного мужского плеча… Но тогда было невозможно и помыслить об этом, зато сейчас…
Она подумала о том, как славно ей будет жить по законам — простым, разумным, надежным. Тогда и жизнь ее будет такой же простой, надежной…
— Я всегда знала лишь море и не представляла никакой другой судьбы для себя, — произнесла она, словно думая вслух.
Ей вдруг показалось, что надежда в глазах Саймона померкла.
— Нет! — с мольбой произнес он. — Так дальше продолжаться не может! Именно сейчас этому легко положить конец. Ты должна лишь…
— Сдаться, — произнесла Сторм, прежде чем до нее самой дошел смысл этого слова.
Но, осознав его. Сторм сразу же отбросила всю сентиментальность. Теперь она смотрела на Саймона с презрением:
— Так ты этого хочешь от меня, фермер? Ты хочешь, чтобы я сдалась?
— А ты предпочитаешь смерть? — В голосе его звучало отчаяние — он чувствовал, что проигрывает битву.
— Я не боюсь смерти! Все равно рано или поздно…
— Черт побери, Сторм, да пойми же ты наконец — твоя игра кончена! Как бы ни развивались дальше события, в море ты все равно уже не вернешься…
— Ну нет, игра еще не кончена! — В глазах Сторм мелькнул тот огонь, что когда-то заставлял видавших виды мужчин идти в атаку, презирая смерть. — Пока я дышу, игра будет продолжаться, и ни Спотсвуду, ни Идену, ни кому бы то ни было еще не видать этого письма! — Она перевела дыхание. — Ты считаешь меня дикаркой, фермер, считаешь, что для меня нет ничего святого, но я знаю о чести побольше, чем ты! Письмо для меня — это вопрос чести, а честь мне дороже жизни!
— Честь? Что за честь в том, чтобы заставлять двух губернаторов драться из-за какого-то клочка бумаги?
Сторм посмотрела на него с жалостью:
— Ты все равно не поймешь этого, ведь ты — фермер, тебе не нужна честь, потому что у тебя есть твои богатства. А у меня теперь не осталось ничего, кроме моей чести, зато никто не отнимет ее у меня! — Казалось, она делала последнюю отчаянную попытку заставить его понять. — Дело не в Спотсвуде, не в Идене, даже не в самом этом письме. Дело в том, что я — последняя пиратка, последнее знамя пиратства. И если я закончу свою жизнь бесславно, это будет бесславный конец всего пиратского братства. Так уж получилось, что мне приходится закрывать эту страницу истории, и я чувствую себя не вправе предать все, что до сих пор было мне дорого.
Саймон бессильно смотрел на Сторм и чувствовал, что теряет ее.
— Стало быть, это твой окончательный выбор?
— Другого у меня нет.
— Но это же верная гибель!
— Может быть, — вздохнула Сторм. — Но если уж мне суждено погибнуть, то я погибну непокоренной. Хотелось бы мне, чтобы и ты мог сказать о себе то же самое.
— И я ничем не могу тебя остановить?
— Ничем!..
С минуту они молча смотрели друг на друга: она — с видом победителя, он — побежденного. Наконец Сторм произнесла:
— Я должна идти, пора кормить пленников. — Круто повернувшись, она вышла.
Саймон еще долго смотрел ей вслед.
В окно Саймон видел, как Сторм, захватив из кухни поднос с едой, направилась к сараю, где были заключены Роджер и Помпи.
Сторм не ошибалась — действительно что-то в ней было такое, чего Саймон никогда бы, наверное, не понял. Впрочем, он и не был до конца уверен, что хочет это понять.
Внезапный стук копыт вывел Саймона из забытья Всадник гнал во весь опор, поднимая тучи пыли. Сердце Саймона отчаянно забилось, и он быстро вышел на крыльцо.
Всадник остановился и спешился — но то был не Кристофер. Лоусон Бичер, владелец соседней плантации, спешил ему навстречу.
— Лоусон! — Саймон горячо пожал ему руку. — Похоже, ты решил загнать коня! Заходи, выпей чего-нибудь с дороги.
Бичер снял пыльную шляпу и вытер пот со лба.
— С удовольствием бы, мой друг, да не могу — время не ждет.
Судя по виду Бнчера, он не привез отрадных новостей.
— Ты встретился с Кристофером? — нетерпеливо спросил Саймон.
— Я с моими людьми прочесывал окрестности Бата — лес и побережье. Кристофер должен был присоединиться к нам вчера утром.
Саймон почувствовал, что его начинает бить озноб.
— Вы нашли их?
— Никакого следа! — Бичер помолчал. — Хуже того. С людьми Кристофера мы встретились, но самого его с ними не было — этим утром он куда-то исчез. Не нравится мне все это…
Саймон похолодел. «Ну вот, — подумал он, — теперь и Кристофер…»
Бичер с трудом вытащил из кармана какой-то пакет.
— В Бате нам встретился человек, — сказал он, — и передал вот что. Велел доставить тебе лично. — Он протянул пакет Саймону.
Саймон взял пакет и открыл его негнущимися пальцами. Внутри он нащупал что-то шелковистое, и сердце его дрогнуло.
Вокруг его пальцев, словно живое существо, обвилась прядь волос Августы.
Саймой почувствовал, как все оборвалось у него внутри.
— Прости, — пробормотал Бичер, — что я приношу такие новости. Я пошлю письмо в Бат. Что им передать?
Саймон снова запустил руку в конверт и нащупал лист бумаги. Вытащив его, он пробежал по нему глазами, и лицо его стало бледным как смерть.