– Не находишь, что дядя Стивен изменился? – как-то за воскресным обедом спросила она Джоша.

(Пока муж шел по пути просветления, она совершенствовала кулинарные навыки: на юго-западе Лондона дичи было негусто.) Джош согласился, что дядя не такой, как прежде. Она решила не мешать Стивену искать хипповскую нирвану. Полагая, что регулярный доход от сдачи квартиры в Кенсингтоне и разумные инвестиции капитала (Джош проверил: риски минимальны) могут приободрить его; а Будда подсобит.

– Как бы то ни было, – признавалась она Тамаре по телефону, – никаких медитаций и ретритов. Я на земле уже не то что на корточках – по-турецки сидеть не смогу.

– Моя соседка ездила на ретрит. В Таиланд, – через тысячи миль ответила дочь. – Спали на соломенных тюфяках и деревянных подушках, вставали в четыре и начинали медитировать. Она сказала, что было потрясающе.

– Ну, твой отец не… – начала Блоссом, но, честно говоря, не могла ни за что ручаться. И решила: мужу еще есть чем удивить ее спустя тридцать лет, и это, наверное, хорошо.

На самом деле в то утро ему вовсе незачем было ехать на автобусе. Компания предоставила водителя (или сказала, что предоставит), чтобы тот отвозил Хью на утренние репетиции. Несколько дней он так и ездил. Но потом с печальной и обескураженной улыбкой заявил, что больше не нужно. Би-би-си снимало свою версию «Крошки Доррит», и он был звездой проекта. Как ни странно, с утра ему требовались не удобный салон авто и разговоры с услужливым шофером, а прогулка быстрым шагом и молчаливые толпы общественного транспорта. Так лучше работается, объяснил он Карле. В транспорте Хью не узнавали. Надев бейсболку, он наблюдал за счастливыми молодыми людьми: в 2005 году они выглядели точно так же, как в 1855-м. В то утро он просто крикнул, что опаздывает, увидимся вечером, и с шумом хлопнул дверью. Обычно к этому прибавлялось «люблю тебя», но сказал ли он это в то утро? День выдался чудесный. Перед внутренним взором Карлы с тех пор будет стоять картина: ее крохотный красавец муж, надвинув на лицо бейсболку, растворяется в ярком свете погожего утра. Его лицо: необычной, треугольной, как у птицы тупика, формы глаза, не веселые и не грустные. Она видела, как он садится в автобус на необъяснимо многолюдной Кингс-Кросс, всматриваясь в интересные лица лондонцев.

Джош узнал о случившемся на своем рабочем месте в Сити. Читал сайт о знаменитостях, которыми немного интересовался; вбив в гугл дядино имя, обнаружил, что среди погибших числится актер Хью Спинстер. Отчего-то он тут же понял: больше никто из семьи пока не в курсе. Через двадцать минут назначена встреча с клиентом, бумаги уже приготовлены и ждут в папке на столе. Вряд ли даже в юридической конторе на такое посмотрят косо. И первым делом он набрал номер Треско: кузен был дома – организаторы праздников не работают с девяти до пяти (с восьми до восьми, грустно поправлял Джош). На заднем плане слышались голоса младенца и двух малышей.

– О господи… – вымолвил тот. – Мама знает?

Томас показывал квартиру в новом жилом массиве в Кенсингтоне и отвечал деловито и сухо. В конце концов Джош пообещал:

– Я сам поговорю с тетей Блоссом. Вряд ли она в курсе. Я сам только что в Интернете прочел.

– Если в газете не написано, точно не знает, – сказал брат. – Мне пора. Ты со своим папой говорил?

Этого Джош не делал.

– Слышала? – произнесла Блоссом недрогнувшим голосом. – Мне звонил Джош. В Интернете прочел.

– По радио только что объявили, – ответила Лавиния. – Оно было включено. Я на работе. Не знаю – но я тут же почувствовала, что Хью… боже, Блоссом, будто во Вселенной образовалась дыра…

– О нем хорошо говорили? – спросила Блоссом.

– На том месте, где был Хью, теперь пусто. Хорошо? Не думаю, что им до таких… – сбивчиво говорила Лавиния.

– Он не мучился. Я уверена, что нет.

– Он хотел большой старый дом за городом. Тропинка между лужайками и вишней. Так и вижу. А теперь он навечно останется молодым.

– Перестань… – Блоссом не собиралась вникать.

– Я его много лет не видела, – причитала Лавиния. – Ох, Блоссом. Я ходила к нему – пять лет назад, перед рождением Расселла. Еще хотела сказать ему, но потом поняла: нет смысла. Так что пошла наверх, приняла у него ванну, спустилась чистая и ушла.

– Просто поезжай домой на такси, – посоветовала сестра. – Для воспоминаний у нас еще будет достаточно времени.

Когда новость услышал Шариф, он обернулся к жене и неловко положил руку ей на плечо – чего за ним никогда не водилось. Он хотел сжать ее ладонь своей. В гостиной шел выпуск новостей. Непривычная к такому обращению, Назия повернулась и посмотрела на него. Лицо ее было обеспокоенным, но поначалу она не осознала, как близко к ним случившееся. И сообразила, лишь взглянув в широко распахнутые глаза мужа.

– Хью Спинстер, – повторила она.

– Видел, как он вышел из дома сегодня днем. Просто вышел и сел в кресло, сидел и не двигался. Подумал еще: все ли с ним в порядке? – Шариф поднялся. – Как бы то ни было, я должен сказать. Я пошел туда.

– А что ты скажешь?

– Не знаю. – Он потянулся, погладил жену по руке и наконец взял ее ладонь в свою и легонько пожал. Потом поднялся. – Что-нибудь да скажу. Его не следует оставлять одного.

– Это его убьет, – вздохнула Назия. – Просто убьет. Ему почти девяносто.

– Он вполне здоров. Мы поддержим его.

– Эти террористы… эти люди… убийцы… они…

– Ну, скажи это. – Шариф понял, что это необходимо. – Только один раз и больше никогда.

– Это пакистанцы.

– Знаю, – ответил Шариф.

– А еще…

– Достаточно, Назия! – оборвал ее муж. – Хватит с нас историй о несправедливости.

И он вышел из дома. Иногда, идя к Хилари, он ловко перешагивал через низенький забор между палисадниками. Но сегодня вышел за ворота, прошел по подъездной дорожке своего дома, свернул на ту, что вела к дому соседа. Звонок в дверь ничего не дал, но с возрастом Хилари стал глуховат и, если был в саду, мог не услышать. Шариф робко приоткрыл деревянную калитку сбоку от дома. Казалось, он позволяет себе лишнее. Глубоко внутри Шариф осознавал вероятность того, что Хилари не захочет видеть человека с его цветом кожи. Может, именно ему придется убеждать соседа, что он, Шариф, не имеет никакого отношения к убийцам его сына. Этим пакистанцам. Тем, кто убил Рафика и профессора Анисула. Шариф и Назия никогда этого не забудут – а Хилари никогда об этом не узнает.

Сосед сидел в одном из деревянных стульев во внутреннем дворике; седая шевелюра растрепана на манер брызг от брошенного в воду камня. Шариф вежливо кашлянул, и тот обернулся. И посмотрел внимательно, заинтересованно и слегка раздраженно – словом, так, как смотрел всегда.

– Тихо же ты прошел, – заметил сосед. – Как дела, молодой человек?

– Вот, решил зайти, – сказал Шариф.