Сатинелли с ужасом отступает.

Кордано

Сын! Сын!

Сатинелли

Вы бездны дьяволов! Кто из вас внушил ему такое изобретение?

Корабелло

И тут, на трупе своего наперсника, ты будешь умирать тысячью смертей! Воздухом, клубящимся из тлеющей груди его, будешь ты дышать, и пищею твоею будут черви, кишащие в его черепе. Ложись в гроб!

Сатинелли (смотря вверх)

Что значит гром Твой против сей смерти?

Корабелло

Войдите, рейтары!

Рейтары входят.

Возьмите его и положите в гроб!

Рейтары приступают.

Сатинелли

Лорендза! сколь ты отомщена жестоко! О горе! о горе! (Его кладут.)

Корабелло

Наложите крышку! (Накладывают крышку и забивают гвоздями.) Всё свершилось! Всё свершилось! Ты отмщен, родитель мой! (Бросается к гробу.) Ты отмщена, Лорендза!

Кордано, одною рукою закрыв глаза, другую подает Корабелло. Корабелло бросается перед ним на колени. Эмилия [и] Оридани обнимают его колени.

Конец

ПРИЛОЖЕНИЯ

E. О. Ларионова

«...Картины убийств, отравлений, злодеяний, рассказанных с удивительным хладнокровием»: Ранняя проза Н.И. Гнедина

Николай Иванович Гнедич (1784—1833) вошел в историю русской культуры как переводчик Гомера, создатель русской «Илиады», знаток классической древности, театральный деятель и педагог, друг К.Н. Батюшкова, И.А. Крылова и В.А. Жуковского, поэт, пользовавшийся несомненным литературным и нравственным авторитетом у молодого поколения, адресат стихотворных посланий А.С. Пушкина, К.Ф. Рылеева, А.А. Дельвига, Е.А. Баратынского, П.А. Плетнёва.

Гнедич родился 2 (13) февраля 1784 года в Полтаве. Его отец, Иван Петрович Гнедич, происходивший из казачьего рода Гнедёнок, представитель среднего казачества, получившего дворянство при Екатерине П, владел небольшой усадьбой в селе Бригадировка Богодуховского уезда Харьковского наместничества. Мать мальчика умерла при его рождении, а сам он в детстве перенес оспу, лишившую его правого глаза и обезобразившую лицо. «<...> крив и так изуродован оспою, что грустно смотреть», — передавал первые впечатления от знакомства с Гнедичем его современник С.П. Жихарев (Жихарев 1989/2: 8). Гнедич рос в отцовском имении и учился грамоте у деревенского дьячка; в девятилетием возрасте он был определен в Полтавскую семинарию, оттуда переведен в Харьковский коллегиум, устроенный в 1727 году белгородским епископом Епифанием по образцу польских иезуитских школ, а по окончании его, в марте 1800 года, поступил в Московский университет. К моменту приезда в Москву литературные опыты шестнадцатилетнего выпускника Харьковского коллегиума, по-видимому, ограничивались религиозными речами и семинаристскими стихами на Рождество Христово:

Дней приятных нынь начало,

Паче солнечных лучей,

В Вифлееме воссияло

С множеством благих вестей.

Глас там ангельской музыки

Наполняет весь зефир,

Разумейте все языки,

Слава Богу, вам днесь мир, и т. д.

Цит. по: Тиханов 1884: 2—З[148].

Выбор в пользу литературной деятельности был сделан Гнедичем не сразу. Предположительно к летним месяцам 1801 года, предшествовавшим коронации Александра I, относится его письмо к отцу с просьбой разрешить избрать военную карьеру. «Желание вступить в военную службу превратилось в сильнейшую страсть, — пишет Гнедич. — Вы, может быть, скажете, что я не окончал наук. Но что воину нужно? Философия ли? Глубокие ли какие науки или математические познания? — Нет: дух силы и бодрости» (цит. по: Там же: 8)[149]. Далее следовала примечательная фраза, впрочем, сразу же зачеркнутая: «Признательно скажу Вам, что охота к учению мало-помалу угасает» (цит. по: Там же). Неизвестно, было ли отослано это письмо, сохранившееся в черновом наброске, но так или иначе Гнедич еще полтора года оставался студентом. 30 декабря 1802 года он, не окончив курса, уволился из университета и отправился в Петербург, где получил должность писца в Департаменте народного просвещения — место, соответствующее общественному положению бедного неродовитого дворянина, наследника бездоходного имения в 30 душ.

К моменту отъезда из Москвы, несомненно вызванного материальными соображениями, Гнедич, однако, уже вполне уверенно чувствовал себя в литературе. Он был автором стихотворного перевода трагедии Ж.-Ф. Дюсиса Jean-François Ducis; 1733—1817) «Абюфар, или Арабская семья» («Abufar, ou la Famille arabe»; опубл. 1793) и сборника «Плоды уединения», изданных в Москве в 1802 году, готовился печатать роман «Дон-Коррадо де Геррера, или Дух мщения и варварства гишпанцев» и перевод «республиканской трагедии» Фр. Шиллера Johann Christoph Friedrich von Schiller; 1759—1805) «Заговор Фиеско в Генуе» («Die Verschwörung des Fiesco zu Genua»; 1783)[150], работал над оригинальной пьесой. Он уже добился какого-то литературного признания и, скромно упоминая о «слабостях» своего пера, тем не менее в предисловии к «Дон-Корраду» смело ставил свое имя рядом с именами Вольтера, Шекспира и Шиллера. Ровесник Гнедича по годам, поэт и переводчик З.А. Буринский в письме от июня 1803 года обращался к нему с подчеркнутой почтительностью как к литературному мэтру:

Досадую на себя, что не читал еще Вашего Дон-Коррада; правда, я не виноват, ибо все усилия и старания, какие только можно, употребил для того, чтобы достать это творение, которое покажет немцам, что не у них одних писали пером Мейснера, Лессинга и Шиллера. Слава Вам и языку русскому! <...> Прошу сказать, смею ли надеяться, что Вы почтете меня Вам преданным и чистосердечным другом; почитателем же ревностным осмеливаюсь быть сам собою. Когда дар муз трогает мою чувствительность, тогда душа моя обожает благословенного их любимца.

Цит. по: ИПБ 1895: 46—48.

Восторженность Буринского довольно трудно примирить с более чем сдержанным тоном позднейших историков литературы, которые говорят о раннем периоде творчества Гнедича и его первых произведениях, относящихся ко времени обучения в Московском университете, как правило, вскользь и с известными оговорками — как о сочинениях незрелых, наивных и эстетически несовершенных, ничем не предвещавших появление русской «Илиады». «Первыми опытами его в прозе и стихах, — писал М.Е. Лобанов, — были переводы некоторых трагедий с иностранных языков; и если для первых опытов выбрал он не лучшее, его извиняет неопытность молодости, извиняет и то, что на волю его в то время действовали многие уважительные причины и более всех бедность» (Лобанов 1842: 26—27)[151]. В оценке Н.М. Виленкина, главное юношеское произведение Гнедича, роман «Дон-Коррадо де Геррера», «не имеет никаких художественных достоинств и только свидетельствует о тревожном состоянии духа и несколько смешной самонадеянности молодого автора» (цит. по: Гнедич 1884/1: XIX—XX). Н.С. Тихонравов нашел в этом романе лишь «положения и действия, пугающие только своею внешностью и не имеющие никакой естественности, никакого смысла» (Тихонравов 1898: 106). Да и сам Гнедич, как видно из его пометы на рукописи «Дон-Коррадо де Геррера» (см. с.