Собрав все, что не растащили собаки – клочья одежды, кости и несколько прядей волос, – Мохаммед сложил все это в старый полиэтиленовый пакет, отнес его в пустыню, начинавшуюся сразу за городской чертой, нашел какой-то безымянный взгорок, выкопал на его макушке неглубокую яму и похоронил в ней останки. Затем собрал два десятка довольно крупных камней и сложил их горкой на месте погребения…

– Эй ты, кафир! Где тебя шайтан носит? – Это было первое, что услышал Мохаммед, когда приплелся к бандитскому стойбищу после похорон Женевьевы Дюваль. – Или тебе еще один палец отстрелить? Иди, тебя срочно разыскивает командир.

Мохаммед искренне удивился. Такого еще не было ни разу за все время его неволи. Зачем он нужен этому зверю? Дать команду выкопать очередную могилу мог бы кто-нибудь и пониже рангом. Он остановился возле часового, сидящего на посту у полога штабной палатки.

– Хашим, пришел этот оборванец, которого ты спрашивал, – крикнул бандит, приоткрыв полог.

– Пусть войдет.

– Оставь лопату и кирку здесь и заходи, – скомандовал часовой.

Опустив голову и глаза в землю – такая привычка непроизвольно выработалась у него с первых дней плена, Мохаммед вошел в палатку и остановился у входа. Там было двое: Хашим – полевой командир большого, в несколько сотен боевиков, подразделения, и начальник его штаба.

– Как тебя звать? – даже не повернув головы в сторону вошедшего, спросил Хашим.

– Мохаммед, Мохаммед Салами.

– Ты из Ирана?

– Да, жил в Тегеране…

– Адрес, скажи свой домашний адрес.

Пленник назвал улицу и номер дома и сам испугался своих слов, пожалел о сказанном. А вдруг они смогут выкрасть жену и детей? От этих зверей всего можно ожидать… Ну разве не мог он соврать…

– Мне сказали, что ты прекрасно знаешь английский. Где ты его учил?

– В университете… говорил на нем, когда был в командировках, писал доклады и лекции…

– Это ты вынес из-под бомбежки Хусейна? – продолжил допрос боевик.

– Я…

– Зачем ты это сделал? Ведь он хотел убить тебя, вон, отстрелил тебе палец…

– Пути Аллаха неисповедимы…

– Да будет свято имя его.

Командир замолчал и, о чем-то думая, стал пристально разглядывать пленника.

– Сейчас ты пойдешь в баню, хорошо вымоешься, потом тебя оденут и накормят. Это тебе, – он кинул к ногам пленника несколько монет. – Подстригись и побрейся.

– Сбрить бороду? – удивился Мохаммед.

– Да, совсем. Будь таким, как у себя дома в Иране… Завтра утром – ко мне… Ибрагим! – крикнул он, и в палатку тут же вбежал исполинского роста, вооруженный до зубов боевик, видимо, личный охранник командира. Лицо его – словно конь копытом прошелся – было тупым и свирепым.

– Отведешь его в баню, пусть помоется, потом найди для него приличную одежду, накорми и отведи к парикмахеру. Смотри, чтобы не сбежал… И больше никаких побоев…

Не прошло и двух часов, как Мохаммед преобразился. Он уже забыл, как пахнет мыло, какими чистыми и отглаженными могут быть рубашка и брюки обычной, а не три четверти длины, что вместо разновеликих деревянных сандалий-стукалок на босу ногу можно носить носки и кроссовки, быть аккуратно подстриженным, побритым и сытым не только хлебом и водой. Едва ли не каждый боевик в лагере оглядывался на него и не узнавал. А он, вознося благодарственные молитвы Аллаху, мучился, искал и не находил ответа на один-единственный вопрос: что еще задумали бандиты, какое изуверство, для чего вернули ему человеческий облик?

Рано утром он уже был у командирской палатки. Здесь же толпились полтора десятка вооруженных боевиков, с интересом разглядывавших цивильно одетого и безоружного Мохаммеда. Вскоре они вошли в палатку, больше часа о чем-то совещались, затем с деловым видом рысью разбежались по лагерю. Через четверть часа после их ухода позвали пленника. Он вошел и встал у полога, привычно опустив голову. На сей раз в палатке было трое – все знакомые лица: полевой командир Хашим, штабист и Ибрагим.

Хашим смерил вошедшего придирчивым взглядом и удовлетворенно прищелкнул языком.

– Теперь твоим хозяином будет Ибрагим, – назидательно, командирским тоном заговорил он. – Слушаться его и выполнять все команды. Попробуешь сбежать – убьют, как собаку… Сам стрелять умеешь?

– Нет, – отрицательно мотнул головой Мохаммед.

– Научим! – буркнул Ибрагим.

– Имей в виду, через три часа выезжаете, – сказал Ибрагиму штабной. – И денег ему, – он мотнул головой в сторону пленника, – не давать! Все. Да поможет вам Аллах!

– Аллаху акбар!

Наука стрельбы тяжело давалась Мохаммеду. Курок приходилось нажимать средним пальцем, невольно уводя ствол автомата или пистолета в сторону, а обрубок указательного пальца болью реагировал на отдачу после каждого выстрела. О меткости не было и речи, но невольник научился хотя бы заряжать оружие, совмещать мушку и целик с мишенью, задерживать дыхание на момент выстрела. Ибрагим злился, дико ругался, но ни разу не ударил Мохаммеда.

Через три часа, плотно пообедав, вся команда собралась у подъехавшего к штабу автобуса. Теперь пришла очередь изумляться Мохаммеду. Все бандиты были в гражданской одежде, подстриженные, без бород – лишь полоса светлой, свободной от загара кожи от уха до уха выдавала недавнее присутствие растительности на лице, с небольшими дорожными сумками (такую же с минимальным набором необходимых на несколько дней вещей выдали пленнику) и… без оружия. Вскоре из палатки вышел Хашим в сопровождении Ибрагима и «полкового имама». Полевой командир пожал руку и обнял каждого боевика, взглянул на стоявшего поодаль Мохаммеда, что-то сказал имаму, который картинно вознес руки к небу, прочел напутственную молитву, после чего вся команда во главе с Ибрагимом разместилась в автобусе. Пленника усадили на самое последнее сиденье, подальше от группы, но он постоянно чувствовал на себе пристально-следящий взгляд кого-нибудь из боевиков. Куда поедет автобус, зачем, для чего?.. Мохаммед не знал, но искренне радовался тому, что покидает (знать бы только, на сколько) этот ад.

Ехали долго, весь день, вечер и всю ночь. Пока ночная темень не затушевала серыми тонами, а потом не окунула в густую и вязкую черноту придорожный пейзаж, Мохаммед с интересом смотрел в окно, потом уснул. Растолкали его рано утром в каком-то небольшом городишке. Автобус стоял в захолустном, огороженном с трех сторон глухим забором дворе. С четвертой стороны был фасад небольшого двухэтажного строения.

Вся команда вышла из автобуса и направилась в дом. Разместились на первом и втором этажах, пленнику достался подвал без окон.

– Отсюда – ни ногой, – предупредил Ибрагим. – Вечером опять поедем…

В душном и темном подвале Мохаммед нащупал какие-то картонные коробки, разложил их на земляном полу, улегся, вытянулся до хруста в костях и приятно-легкой боли в мышцах и снова уснул. Казалось, он отсыпался за все бессонные ночи долгих месяцев каторжного плена и мог бы спать еще и еще. Так он и сделал.