Беременная (или просто живот выпирает из сарафана, не пойму?) с пронзительным, режущим душу визгом кидается на него.

Сыскарь одновременно выбрасывает вперёд ногу и передергивает затвор, посылая в ствол патрон из обоймы.

Нога погружается бабе в живот.

Баба хватает его за ногу, вцепляется в неё зубами.

Сыскарь матерится, стреляет.

«Беременная» отпускает ногу и боком падает на крыльцо. Пуля разносит ей голову.

За спиной мужика, который уже приблизился на расстояние удара так, что Сыскарь не успевает в него выстрелить, материализуется Симай. В руке цыгана длинный нож или кинжал, по-видимому, тот самый, что был у полуголого до того, как его убил Сыскарь. И этот нож-кинжал кэрдо мулеса быстро и молча всаживает мужику под левую лопатку.

И тут всё заканчивается.

Последняя оставшаяся в живых баба останавливается, замирает, потом хватается за грудь и с каким-то жутким полувсхлипом-полухрипом пытается втянуть в себя воздух, шатается и, наконец, валится с ног, как подрубленная. Её голова со стуком ударяется о дощатый настил крыльца.

«Сердце? — появляется в голове Сыскаря первая с начала бойни мысль. — Наверное. Бывает и так».

Ему приходилось убивать и раньше. Но это всегда был вооружённый враг, который стремился отнять его жизнь. Здесь тоже были такие. Но большинство остальных… Это же просто крестьяне. Жители деревни Люблино. Они собрались на ритуал принесения в жертву древнему богу Велесу точно так же, как совсем недавно крестьяне князя Долгорукого собирались к усадьбе своего хозяина посмотреть на сожжение двух оборотней. И он их всех убил. Всех, кроме стариков и детей (он вспомнил пацана, встреченного ими у реки и передёрнул плечами), которые остались дома, но с минуты на минуту, вероятно, появятся. Вот тут-то и начнётся второй этап веселья.

К чёрту, сказал он себе. Ты сделал то, что должен был сделать. Их смерть не твоя вина, а этого… длинноволосого в кафтане. Видишь? Его уже и след простыл. Скачет небось сломя голову, в ночь, спасает, крыса, свою шкуру за счёт крепостных. Видать, и впрямь он их заколдовал, по-другому это безумие не объяснить. Что за мир — колдовство, оборотни, вампиры, оживающие ночью мертвецы… Интересно, я всех убил или кто-то, возможно, ранен?

Пошатываясь, он спустился с крыльца, спрятал «Грач» в кобуру, похлопал себя по карманам и вспомнил, что оставшиеся сигареты, как и фонарик, должны быть в седельной сумке. Ну и хрен с ними.

Огляделся.

Симай уже разрезает верёвки, освобождая Дарью и Харитона. Вокруг лежат окровавленные тела, и, глядя на них, Сыскарь понимает, что не хочет оставаться здесь ни единой минуты. Будь оно всё проклято. Их заманили в ловушку и хотели убить. Что ж, не получилось. И теперь пусть оно всё будет проклято. Похищенных они спасли, это главное. Теперь нужно ехать в Москву, встречаться с Бертраном, потом выходить на Якова Брюса и постараться вернуться домой. Ну его на хрен, этот ваш восемнадцатый век, господа. Слишком много здесь крови.

Сыскарь хочет спросить у Симая, где могут быть их лошади, и тут его выворачивает.

Он сгибается пополам и блюёт. Сначала остатками вчерашнего ужина, потом желчью. Выступившие слёзы жгут глаза, ноги едва держат, мысли путаются. На какое-то время для него исчезает всё вокруг, включая и живых, и мёртвых. Сквозь рвотные спазмы он вроде бы слышит какие-то невнятные крики и ржание лошадей, но ему совершенно не до этого, потому что желудок буквально пытается вывернуться наружу и забота лишь одна — как удержать его на месте и при этом не задохнуться…

Когда становится чуть легче, и Сыскарь, вытирая рот рукавом камзола, с трудом распрямляется, то первое, что он замечает, — ковш с водой, протягиваемый ему верным товарищем Симаем. А второе — среднего роста ладную мужскую фигуру в треуголке, военном мундире, высоких сапогах и при шпаге.

Фигура делает полшага вперёд и молодой, где-то даже задорный голос произносит:

— Позвольте представиться. Капитан-поручик лейб-гвардии Преображенского Его Величества полка Сергей Воронов. Судя по виду, вы именно те, кого я ищу.

Говорят, утро вечера мудренее. Чаще всего так и есть. Но бывают случаи, когда утро не приносит ни мудрости, ни облегчения. И даже наоборот. Становится ещё хуже. Именно таким паршивым и выдалось для Ирины Москвитиной следующее после посещения кладбища и беседы с охранниками утро. За ночь решение не пришло, и вчерашние проблемы казались теперь ещё более неподъемными. Главным образом потому, что Ирина чувствовала: самой ей не справиться, нужна помощь. Но не имела ни малейшего понятия, у кого данной помощи попросить. Вот с этим ощущением растерянности она проснулась у себя в квартире и поплелась под душ. Настроение было отвратительным. Ко всему прочему, она ещё и не выспалась. Легла около трёх часов ночи, а сейчас часы показывали девять утра. Добрать бы ещё часок-полтора, но Ирина себя хорошо знала. Раз уж сон отлетел, то теперь не вернётся. И единственный способ вернуть его вместе с боевым настроением — это придумать хоть какой-то вменяемый план действий. Вчера этот план был, и она его выполнила. Но вот сегодня…

Отпечатки пальцев на бутылке из-под крымского вина принадлежали Сыскарю, это несомненно. Дактилоскопия не врёт. Значит, получается, охранник по имени Геннадий тоже не врёт? Не-не-не, Ириша, ты умом поехала, какие, нах, отверстые могилы и ожившие мертвецы? Ищи другое объяснение. Какое? Не знаю пока. Ищи.

И она принялась искать. Сначала под контрастным душем, потом за чашкой кофе и бутербродами с колбасой. После первой чашки кофе и бутерброда стало не то что повеселее, но как-то полегче. Не особо, но всё-таки.

«Ага!» — сказала она себе, сварила вторую чашку и сделала ещё один бутерброд.

Ладно, представим себе следующую ситуацию. Мой ненаглядный начальник и любимый человек Андрей Владимирович Сыскарёв надумал исчезнуть. Пропасть для всех с концами. Не понятно, зачем ему это, к тому же накануне собственной свадьбы, но всё же. Блажь нашла, моча в голову ударила и всё такое прочее. Задумал он, значит, исчезнуть и… Что? Приехал на кладбище, напоил, а затем подговорил или уговорил за деньги охранника Гену разыграть всю эту интермедию? Потому что иначе как интермедией назвать бред, который вчера нёс этот Гена, невозможно. Комическая пьеска, исполняемая между актами драматического представления. Только вот смеяться что-то не сильно хочется. Или смех предполагается после того, как Сыскарь объявится и с обычной своей кривоватой брюсуиллиевской ухмылкой спросит: «Ну что, как я вас разыграл, а?» Розыгрыши он любит, не без этого. Ирина вообще заметила, что бывшие военные, равно как и сотрудники правоохранительных органов, склонны к грубоватому подшучиванию и немудрёным розыгрышам. В основном на так называемом казарменном уровне. Но опять же. Зачем, зачем и ещё раз зачем? Из чистой любви к искусству? Как-то не похоже это на Андрея. Он, понятное дело, тот ещё пацан и безбашенный идиот, но не до такой же степени! Или до такой? Нет, не до такой. В любом случае получается, что хоть какой-то ответ надо искать в Кержачах. В этой долбанной русской деревне. Там вся херня с неожиданной на всю жизнь любовью и смертью началась, значит, туда нужно и ехать. Посмотреть на эту Светлану, поговорить с ней, с другими жителями. С фермером этим, которому они помочь хотели поймать волка, в результате чего погиб Иван. Про колдуна ещё какого-то местного Сыскарь упоминал. Может, и с ним повидаться. На всякий случай. Между прочим, то, о чём рассказывает охранник Гена, — чистое колдовство из сказки. О! Вот и малюсенькая зацепочка. В том смысле, что, возможно, есть с кем посоветоваться по данному поводу. Если, конечно, это не какой-нибудь шарлатан, обирающий доверчивых деревенских жителей. Так оно и есть, скорее всего, но чем чёрт не шутит…