– Да. Прошу прощения за внезапность, но это срочно.

Подумав, она согласилась:

– Хорошо. Кафе «Вест» вас устроит? Могу там быть через полчаса.

– Я предпочел бы менее людное место, – признался я, не обращая внимания на Мортимера. – Если вы не возражаете, я мог бы приехать к вам…

– Ну уж нет! – рассмеялась леди. – Домой я вас не приглашу, и не ждите. Надеюсь, вас не обидит, что я не хочу плодить еще больше слухов? Кафе «Вест», через тридцать минут, – она отключилась, не давая мне времени на объяснения.

Наконец настал момент для изнывавшего от любопытства Мортимера. Во время телефонного разговора он еще сдерживался, однако теперь решил засыпать меня вопросами.

– Это была та самая леди Эвелин Гринберг? Хотя что я спрашиваю, будто их несколько. Вы с ней знакомы? Как, откуда? Вы… – его глаза расширились от внезапного понимания. – Духи вас забери, это про вас там было в газете?

Мысленно я помянул недобрым словом Эйзенхарта, втравившего меня в эту историю.

– Понятия не имею, о чем вы, – отказался я от всех подозрений.

– Конечно, – хитро улыбнулся коллега. – Так откуда вы знаете друг друга?

«Мой кузен подозревал ее в убийстве, мы гнались за ней через полгорода, а потом она поила нас малиновым шнапсом и рассказывала о фиктивной помолвке ради махинации с наследством». Такой была правда, которую я решил не озвучивать. Вместо этого я засобирался.

– Мне надо идти.

– Пех вас раздери, Роберт! Скажите хоть, чем вы ее зацепили?

Мортимер был неплохим человеком и другом. Несколько тщеславным и самоуверенным, но у него имелись на то причины. Будучи юн и красив – той вызывающей, немужественной красотой, которая приводит в восторг женщин и могла бы сослужить ему отличную службу, выбери он вместо танатологии сцену, – он определил для себя качества, которые должны были означать успех у женского пола. И теперь искренне недоумевал, как человек, который не обладал выдающейся внешностью, одевался в скучные твидовые костюмы и был мрачен, неразговорчив и слишком серьезен – то есть совершенно не соответствовал ни одному из его критериев, – попал на светский раут в элитный клуб, да еще с девушкой гораздо выше себя по положению. Я не стал его разочаровывать, объясняя, что «свидание» устроил Виктор в целях расследования. Посмеиваясь про себя, вместо этого я оставил Мортимера ломать голову над тем, что могло связывать одну из богатейших невест империи и армейского ветерана, прозябавшего в провинции на пособие по инвалидности и жалование ассистента профессора.

Я успел добраться до кафе раньше леди Эвелин и выбрать столик. Расположенный в нише под портретом императорской четы и частично скрытый за ширмой у входа на кухню, он давал уединенность, которая, я боялся, понадобится леди Эвелин после того, как она услышит новости. Леди Эвелин пришла вскоре после меня, я только успел получить свой кофе и бокал шерри. Впорхнула в кафе, сбросила яркий жакет на руки метрдотелю и уверенным шагом направилась ко мне – единственная женщина среди одетых в монохромные костюмы клерков, биржевых маклеров и юристов из расположенного неподалеку министерства. Я почувствовал себя словно под прицелом фотографического аппарата: все взгляды сконцентрировались на нас, за что, видимо, опять надо было благодарить автора той дурацкой статьи.

– Кофе для леди, – у нашего столика мгновенно появился официант с бокалом, полным взбитых сливок.

Леди Эвелин с неискренней, хотя отлично исполненной, как в нашу первую встречу, улыбкой поблагодарила его и обратилась ко мне:

– Итак, доктор, о чем вы хотели поговорить?

– О леди Мерц. Она…

– А! – теперь на ее губах заиграла другая улыбка, живая и полная лукавства. – Я предупреждала вас, доктор: не привязывайтесь к Поппи. Ее интересует секс, и ничего более. Если вы рассчитываете на что-то кроме постели, скажу сразу: ничего не выйдет.

Ей снова удалось удивить меня: прямыми словами, спокойным тоном, словно речь шла о чем-то обыденном, отсутствием смущения. Сейчас мы были не в клубе, где действовали свои, ночные правила, а в дневном мире, чопорном и старомодном («Устаревшем», – поправила бы меня леди Эвелин, если бы услышала мои мысли). Мире, где женщины считались слабым полом, который нужно было защищать от всего, начиная от финансовых вопросов и заканчивая образованием. Мире, где – абсурдно – до сих существовал «кофе для джентльменов», черный и горький, и «кофе для леди», приторно-сладкий и практически лишенный кофеина, чтобы уберечь их слабую конституцию от возбуждающего эффекта. Мире, где любовь была чем-то возвышенным, а физическая ее часть стыдливо умалчивалась обоими полами, где пассивность была главной женской добродетелью.

Глядя на ее улыбку, я понимал, что у этого мира нет никаких шансов.

Грядут перемены.

– Боюсь, дело не в этом. Леди Амарантин умерла.

– Что?

В вопросе пока было больше растерянности, чем осознания. Я пододвинул к ней шерри – не лучшее успокоительное, но сойдет, чтобы сгладить первый шок.

– Мне очень жаль.

Я ожидал слез и не нашел их. Собственно, я не нашел вообще никакой реакции. Моя собеседница молчала, откинувшись на спинку кресла, и бездумно смотрела в одну точку.

– Леди Эвелин?

– Поговорите со мной, – хрипло попросила она. – О чем угодно, только не о…

Я понимал. Хотя не мог ее утешить.

– Почему чеснок называют ванилью для бедняков? – озвучил я первый пришедший в голову вопрос.

Сам не знаю, отчего это пришло в голову. Должно быть, вспомнился наш разговор с Эйзенхартом в этом же кафе, во время которого я впервые услышал о деле, оказавшемся более опасным, чем мы оба думали.

Недоуменно моргнув, леди Эвелин внезапно расхохоталась. Все тем же охрипшим, пугающим голосом. Но это была не истерика, а настоящий смех, пусть и родившийся в таких обстоятельствах.

– А вы умеете удивить, доктор, – через силу улыбнулась она, промокая выступившие слезы. – Не знаю. Так просто говорят. Еще с давних времен, когда ваниль только начали поставлять из Страны облаков. Повара в богатых домах чего только не выдумывали с новыми специями, а обычный народ… У него был только лук да чеснок, – она замолчала и достала из сумочки сигареты. – Как она умерла? Передозировка?

Перехватив мой удивленный взгляд, она пояснила:

– Вы думали, из-за чего Поппи так прозвали?

Я полагал, что из-за цвета волос, полыхающих, как красный мак.

– После смерти отца ей выписали опиум в качестве снотворного. Она так и не сумела от него отказаться.

– Это были не наркотики.

Интересно, что покажет токсикологический анализ. Если ее одурманили именно опиумом, знал ли убийца о ее пагубной привычке? Я поднес леди Эвелин спичку.

– Тогда что?

– Ей перерезали вены.