– Прислушайся, – сказала Мими, – слышишь?

Донесся рокот самолетов, то приближающийся, то удаляющийся, словно звук неторопливой пилы.

– Слышишь? – сказал Эрик и поднял палец.

– Ничего не слышу, – сказал Альберехт.

Ему так не хотелось новых несчастий, что казалось, будто с помощью слов он способен сбить те самолеты, которые слышал Эрик.

– Мы разговаривали про королеву, – сказал Альберехт. – То, что вы про нее рассказываете, не только неправда, но и в принципе не может быть правдой. Это полностью противоречит психологии нашей Вильгельмины. Она же из рода Оранских, человек старой закалки! Даже если стране придет конец, она останется со своим народом. Если надо, откажется от престола в пользу Юлианы, находящейся в Англии. Это логично, а чему бы то ни было другому просто нельзя верить.

– Можно или нельзя, – сказала Мими, – но так оно и есть.

– Что ты в этом понимаешь? – спросил Эрик. – Как ты можешь судить о том, могла ли королева остаться в стране, как выглядит общая картина в государственном масштабе? Это же не твоя епархия?

– Если бы королева… сбежала… бросив на произвол судьбы армию и флот, она, верховный главнокомандующий… это значило бы, что вся наша отечественная история – одна большая ложь.

В ответе Мими звучали победоносные нотки:

– А ты что думал? Ведь это история, написанная капиталистами. Бьюсь об заклад, что в последний момент она положила в свой чемодан еще пачечку ценных бумаг. Спорю на что угодно! Эти Оранские невероятно богаты. Самая богатая семья на свете.

– Ах, Мими, уймись ты со своей коммунистической пропагандой! Россия и пальцем не пошевелит, чтобы нам помочь. О министрах можешь говорить что угодно, но королева…

– Да, разумеется, – сказал Эрик, – королева должна поступать так, как ей предписывают министры.

– Не могу себе представить, чтобы королева позволила этой шайке испуганных старикашек предписать ей бежать в Англию. Черт побери, тех, кто распускает такие слухи, следовало бы прикончить на месте.

– Это ты сам заканчивай шуметь, – сказал Эрик. – Потому что королева в Лондоне, честное слово.

Он встал и вышел на крышу.

Рокот самолетов стал теперь настолько резок, что Мими с Альберехтом невольно тоже встали и пошли следом за Эриком.

Эрику не понадобился бинокль, равно как не понадобилось показывать Мими с Альберехтом, куда смотреть. По небу медленно летели несколько стай черных трехмоторных бомбардировщиков, каждая стая в форме буквы V, с белыми крестами на крыльях.

– Почему в них не стреляют? – спросил Эрик.

– Потому что все предатели, вот почему! – сказала Мими.

– Если бы сейчас на этой крыше стоял человек с пулеметом, – предположил Эрик, – он мог бы их запросто сбить.

– Интересно, куда они летят, – пробормотал Альберехт, – куда же они летят.

– Но ведь должно же ПВО по ним стрелять, что за дела! – закричал Эрик, ни к кому не обращаясь, и затопал ногами.

– Стрелять! – закричала Мими. – Размечтался! – она перевела взгляд с неба на Альберехта и добавила: – Лина рассказала, что многие солдаты еще вчера побросали винтовки, узнав, что королева бежала.

– Как они могли узнать об этом вчера? – сказал Альберехт. – Вот видишь, кто-то просто сеет панику.

– Вчера это передали по Би-би-си.

Самолеты уже почти скрылись за горизонтом, но с другой стороны небосвода появилась новая эскадра.

Эрик пошел за биноклем.

Недалеко от них на радиоантенну сел черный дрозд, подвигал туда-сюда хвостом, устроился поудобнее и выдал трель.

Эрик вернулся с биноклем в руках.

Мими с Альберехтом стояли спиной к солнцу по обе стороны от Эрика, глядевшего в бинокль. Вершины деревьев вокруг крыши шелестели от дуновения ветра. Окрест никаких признаков войны, пожаров или насилия, только издали доносится рокот моторов, казалось, что это распиливают пополам Вселенную.

Тут они услышали вдали грохот, точно принесенный ветром. В коленях появилось ощущение, словно под ногами дрожит крыша.

На горизонте небо было желто-белое, а не голубое. Но не затянутое туманом.

– Там явно что-то происходит, – сказал Эрик.

– Господи, как глупо это звучит. Дай-ка мне бинокль.

Мими забрала у него бинокль, но не могла поднести его к глазам, потому что Эрик должен был сначала снять с шеи ремешок.

Грохот продолжался. Мими навела бинокль на резкость.

– Как дрожит крыша, – сказал Альберехт.

– А я вот не чувствую. Это твое воображение.

– А если я скажу, что на горизонте все черно, это тоже воображение?

Мими пробормотала:

– Я тоже вижу это в бинокль.

– А больше ничего не видно?

– Нет.

– Что там, в той стороне? – спросил Альберехт и протянул руку в том направлении, о котором говорил.

– Роттердам.

– Роттердам? Но ведь пол-Роттердама занято их собственными парашютистами.

– Им на это наплевать, – сказал Эрик.

– Хочешь посмотреть? – спросила Мими.

Она отняла бинокль от глаз и передала Альберехту, который сразу направил его на горизонт, не перекинув ремешок через голову. Короткий порыв ветра взъерошил ему волосы.

Горизонт приблизился к нему в семь раз и стал в семь раз чернее. И тут он увидел, как взметнулся и снова погас оранжевый язычок пламени, за ним поднялось облако огня, за которым в свою очередь последовала новая вспышка.

– О Боже, – пробормотал он, – там происходит что-то ужасное. Вы видите?

– Это видно невооруженным глазом, – сказал Эрик.

– Господи Иисусе, – сказала Мими.

Каким богохульством звучали эти возгласы в устах нашего безбожного трио! Но они были правы: вдали действительно разыгрывалось нечто страшное, а их слова служили доказательством того, что в душе человека Истина никогда не умирает полностью. Боже. Иисусе. Где были Бог-отец и Иисус в этот момент? Они не появились после отчаянного возгласа Альберехта, после безнадежной мольбы Мими. Там был только я, потому что не покидал своего подопечного Альберехта, а пытался ему внушить, что сердце Иисуса обливается кровью при виде тех ужасов, которые происходят на горизонте.

Но вот с глухим рокотом прилетела новая эскадра бомбардировщиков. Звук моторов буравил воздух, дома и землю тысячей буров. В испуге в небо поднялась огромная стая скворцов, так что показалось, будто кто-то бросил вверх горсть каменного угля. Зенитки по-прежнему молчали, и когда самолеты пролетели мимо, шум ветра и птичий щебет снова зазвучали громче, чем рокот моторов.