– Уйди, нечисть! – испуганно вскочил тот и стал размахивать вилами, пытаясь кольнуть рыцаря.

– Ты что? – попытался улыбнуться бородач, но, кажется, парень его не слушал.

– Вы, твари! Вы все время все разрушаете! Вы убили мою мать! Лишь из‑за того, что она была жрицей Лады!

– Что? Я?!

– Все равно! Вы все заодно! Демоны, песиголовцы, чужеземцы, нечисть всякая! Вы хотите всех нас убить, а земли наши богатые себе забрать! Пока вас не было в Куявии, все у нас хорошо шло! Кто вас просил идти к нам вместе с вашим богом? Будто у нас своих богов не было?!

«Черт его порви… Видимо, у парня истерика», – подумала Файервинд.

– Так! Слушай, мальчишка! – Ведьма схватила его за плечи.

– Руки прочь от моего сына! Только через мой труп!

Худой лысоватый мужик, дрожащими руками сжимавший дубинку, опасливо глядел на чародейку. Парсифаль выхватил у него дубинку.

– Да что с вами?!

– Я сказал, убирайтесь, слуги Чернобога!

– Ох эти древляне! – покачал головой сотник. – Как были язычниками, так и остались!

– Хм… Глупые люди. Не имеет смысла пытаться спасти того, кто сам не хочет этого! – горько изрекла магичка. – Будем спасать, кого можно.

– Еще живые есть? – кликнул Лют.

– Спасите… – послышался сдавленный девичий голосок.

Оба рыцаря устремились к груде разломанных прилавков и повозок и вскоре вытащили оттуда всхлипывающую девчонку в окровавленном платье.

За дело взялся Парсифаль.

Скинув кафтан, он снял сорочку и разорвал ее на лоскуты.

– Прости, если будет больно… Но у нас мало времени… – Потом достал из торбы фляжку с водкой и смочил ею один из лоскутов. – Только постарайся не кричать; черт, и почему я не маг‑целитель… – бормотал он, косясь на Файервинд, которая не без ревности наблюдала, как полуобнаженный блондин хлопочет вокруг какой‑то пигалицы.

Тевтон аккуратно начал обрабатывать рану. Девушка не кричала, только закусила губу. Потом рыцарь забинтовал ее ногу лоскутами и наложил постанывающей деве ладони на виски. Через минуту та улыбнулась – боль прошла.

Чародейка удивленно покачала головой. Надо же, а она и не подозревала, что в ее «ученике» скрыты такие способности.

Когда девушка чуть пришла в себя, ведьма наскоро расспросила ее о происшедшем.

Ничего вразумительного Любомила, оказавшаяся ученицей местной травницы, рассказать, увы, не могла.

Два дня назад с утра она направилась на городской базар, чтобы купить новую порцию лечебных травок для наставницы. Но не успела даже на четверть наполнить корзинку чередой, подорожником и прочими зельями, как вдруг народ вокруг заволновался и зашумел.

Все происходило очень быстро, девушка не могла заметить причину замешательства людей. Но вскоре, увидев собакоголовых чудищ, лихо громящих прилавки и избивающих чем ни попадя всех, кто подвернется им на пути, в объяснениях нуждаться перестала.

Бросилась было наутек, но не успела – отовсюду набежала толпа гнусных вонючих тварей, которые чавкали и хрюкали и даже как будто смеялись.

Люди на площади потеряли разум от страха, множество горожан затоптали. Потом на базарную площадь ворвалась полусотня городского гарнизона, но их было слишком мало для победы. Затем к Любомиле подошел песиголовец…

Она порывалась бежать, понимая, что сейчас должна хоть что‑то сделать, но руки и ноги отказывались шевелиться. Еще подумала, что твари, возможно, захотят надругаться над женщинами, ибо бесам это в особое удовольствие. И как только она это подумала, песиголовец схватил ее за волосы и потащил в переулок. Видать, хотел сожрать или сделать еще что‑то более ужасное.

На счастье, один из стражников бросился ей на выручку и убил чудище, но в следующий миг смелый воин валялся с разорванным горлом. Девушка что было сил бросилась бежать, оступилась, обо что‑то ударилась, и в итоге ее накрыла перевернутая телега. Так все время там и сидела, дрожа от страха, холода и голода и боясь выйти из своего жалкого убежища.

Киевляне обошли еще пару соседних улиц центральной части города.

Ничего, кроме мертвых человеческих тел, запаха крови и отчаяния…

А еще зловещего вида пятна зеленоватой жижи – все, что оставалось от поверженных метаморфусов.

– Ладно, возвращаемся назад, на подворье, – решил Лют. – Уже довольно насмотрелись… Надобно что‑то делать… И куда ж эта гнида Мал запропастился?..

Киев и его окрестности

Вести из Искоростеня не грянули громом среди ясного неба (какое уж тут ясное – середина осени на дворе), но озадачили сильно.

Когда гонец от Люта доложил князю и боярам о том, что древлянский город практически опустошен навьей силой, достойные мужи куявские стали думать да гадать, что бы это значило. Уже более полугода как навьи объявились в княжестве и принялись пошаливать. То там напакостят, то в другом месте навредят. Но чтобы так нагло и в открытую, да с этакими‑то человеческими жертвами…

Не иначе, темные силы перешли в наступление. Знать, быть войне. И войне лютой.

– Ох, беда, беда, – переглядывались седобородые бояре.

Но это, оказывается, было еще полбеды. Ибо коли уж придет лихо в дом – отворяй ворота.

Не успел остыть конь под Лютовым нарочным, как с дальних застав доложили, что к Киеву движутся несметные полчища врагов. Ни сколько тех неприятелей, ни что оно там за супостаты, не уточнялось. Недруги и все.

От таковых‑то недобрых вестей князь Велимир внезапно занемог. Заперся в своих покоях и никого, кроме главного виночерпия с новой порцией меду стоялого, к своей персоне не допускал. Ни Востреца, которому ввиду лихой для державы годины вернули боярский сан, ни даже дочери собственной. Что тут поделаешь?

Бояре уже начали меж собой шушукаться, что раз такое дело, то надобно бы позвать на великий стол кого‑либо из прочих потомков Рамы‑царя. Хотя бы того же Велимирова племянника. Чем из него не государь? И ничего, что в шутах ходил и что молод. На то и есть мужи лепшие и нарочитые, чтобы помогать князю участием и советом. А не захочет, так и другие кандидаты сыщутся. Не обязательно среди Рамовичей. Вон, данец Хамлет еще здесь. Не успели выслать. Или из варягов князя можно призвать. Есть вот такой себе Рюрик. Сокол соколом. И давно уже на Куявию несытым оком поглядывает. Только свистни, вмиг из‑под Новагорода примчится с дружинушкой хороброй. И всех навьих в капусту посечет да и в кадушках заквасит.

– Хватит с державы и одного любителя квасить, – резко высказался Вострец.

А княжна Светлана и того круче. Недаром в батюшку пошла. Вызвала из сеней гридней и велела всех смутьянов связать да в холодную‑то яму и посадить, чтоб поостыли малость.