— Так почему бы не спросить очевидца тех времен? — вскинул брови следователь, усмехаясь. — Мы ведь здесь для этого?

«Майора Иннокентия Котова обвинили в фальсификации улик, а также пособничестве преступникам, вымогательству, шантаже, рэкету. По всем статьям того времени пошли, несмотря на ранее идеальный послужной список. Это то, что мне передала полиция из архивов. Он пытался отбиваться, но там все быстро замяли, а после заткнули уже в тюрьме навсегда»

Я стоял на пороге просторного бокса, глядя на лежащего Циркова. Новенькая ортопедическая кровать, десятки различных трубок, проводов, подключенных к аппаратам. На мониторе для пациента его давление, кардиограмма и все жизненные показатели, вплоть до пульса. Рядом на столике шприцевой насос для ввода лекарств, возле которого сейчас стояла медсестра. Стоило нам подойти, как она обернулась и строго покосившись, рыкнула:

— Недолго! Пациент на антибиотиках, я дала ему снотворное и оно скоро должно подействовать. Его нельзя утомлять!

— Мы не будем ему докучать, всего пару вопросов зададим, — уверил ее Оленев, а я подошел ближе, вглядываясь в бледное посеревшее лицо.

Никаких румяных щек и насмешливого взгляда. Под глазами были темные круги, губы сухи, обветренные. Он не подключен к аппарату искусственной вентиляции легких, но судя по всему дышать ему не слишком легко. Пуля попала в грудь, к счастью, не задев жизненно важных органов. Сейчас Алексей Германович не выглядел таким внушительным, я уж молчу о внезапно появившейся седине в рыжих волосах и какой-то печальной насмешке, едва он открыл серо-голубые глаза, увидев перед собой мое лицо.

— Доронов… — едва слышимый хриплый голос, заставивший меня подойти ближе. — И как? Ощущаешь себя победителем? Твой отец должен радоваться…

Для больного и несчастного он слишком много говорил. Я нахмурился, коснувшись перекладины на его кровати, чуть сжав ее пальцами и сделал шаг в сторону, подпуская Максима Анатольевича ближе.

— Алексей Германович, вы помните меня? — поинтересовался Оленев, дождавшись безразличного кивка головой. Диктофон в руке следователя показательно лег на стол включённым, и Максим Анатольевич снова заговорил:

— Я бы хотел задать вам несколько вопросов касательно нападения на вас.

Терпеливое ожидание — не моя сильная сторона. Да Цирков не слишком шел на контакт. На вопрос просто в очередной раз кивнул, чуть приподняв руку. Жалкий, просто обычный жалкий человек, прикованный к постели какой-то пулей. Зачем я вообще сюда пришел?

— Вы помните, как все произошло?

Мой взгляд переместился на пустую койку рядом с окном, в котором в очередной раз мелькнула медсестра, коршуном наблюдавшая за нашими действиями. У дверей охрана, они каждые тридцать минут делали обход и сменяли друг друга. Я крепче сжал перекладину, чувствую такой же холод на коже, как тогда у Лили. Даже эмоции схожи — злость и ярость. Алексей в сотый раз повторял слабым голосом, щебеча что-то там насчет: вышел с охраной, а тут псих с пистолетом давай палить. Знали ли он нападавшего? Безусловно нет. Было ли это связано с прошлыми событиями? Тоже не в курсе.

— Возможно конкуренты… — выдохнул очередную чушь Цирков, с трудом вздохнув и именно в этот момент я просто не выдержал. Переместил руку ему на горло, чуть сжав пальцы и вдавливая этого гада в подушку. Максим среагировал почти сразу: дернулся и попытался отцепить мою руку, прорычав:

— Доронов, отпусти его немедленно!

А я смотрел в эти, налившиеся кровью и страхом, блеклые глазенки, распахнувшиеся от вида моего перекошенного лица и наслаждался его ужасом. Давай-давай, таракан, шевели мозгами.

Пульс на мониторе дернулся, но до тревоги дело еще не дошло. Вот если сожму сильнее руку…

— Котов? Помнишь эту фамилию, с*ка? — прорычал я, усиливая нажим и Цирков захрипел. Несмотря на потуги Максима, я железобетонной хваткой вцепился в Алексея, не собираясь его отпускать.

— Липкова, Смольчук, Алмазова, Зеленый слон, мой отец и Дмитрий Заворконский! Как?! Как они связаны! — заорал я, ощущая, как меня накрывает кровавая пелена.

Не слышу, как пищат аппараты, а Оленеву с трудом удается отодрать меня от хрипящего на последнем издыхании Алексея. В палату врывается медсестра и его охрана. Схватившая меня под руку. Максим Анатольевич что-то кричит, но у меня будто уши заложило. Я ничего не могу разобрать.

— Доронов! Доронов, ты слышишь? Амир! — меня тряхнули раз, другой. Ощущаю боль в заломленной руке и только после понимаю, что дал волю всему накопившемуся за это время гневу. С трудом пытаюсь справиться с ним, чувствую, как слабнет хватка у охранников Алексея, а Максим что-то рычит им насчет того, чтобы отошли.

Смотрю на Циркова, подле которого хлопочет отчаянно медсестра в красном больничном костюме и вижу его взгляд. Одновременно испуганный и торжествующий. Он даже тихо смеется, а затем начинает отчаянно кашлять, с трудом способный вынести это.

— Выйдите немедля! — орет медсестра, указывая нам дверь, и я сжимаю руки, готовый разорвать гада. Ничего не остается, это бесполезная трата времени. Уже разворачиваюсь было к выходу, чувствуя подталкивание в спину Оленева и делаю ровно один шаг, когда Алексей выдыхает:

— Он ищет деньги, что мы спрятали.

Мы замираем одновременно. Медсестра пытается уговорить Циркова не волноваться, что-то вводит через шприц, но меня интересует не это. Иду обратно, отталкивая со своего пути выступившую было охрану, а Максим не дает им приблизиться, идя за мной. Не обращаю внимания на возмущение медсестры, оказываясь совсем близко, когда он манит, шепча:

— На том участке земли… в лесах у заброшенной деревни… Мы там спрятали деньги. Коллекционные монеты, цена которых от ста тысяч рублей по нынешнему времени, — его пальцы едва касаются моего рукава, а я все еще непонимающе смотрю на него и ошарашенно хлопаю ресницами. И рядом Оленев застыл, переводя взгляд с меня на Циркова.

— Причем тут я? И о ком ты говоришь? — задаю вопросы, на что Алексей, прикрыв глаза, усмехается, будто не я только что его тут придушить пытался. И мне вновь хочется это сделать.

— Он думает ты знаешь… Ненавидит тебя… Считает твоя семья погубила его, — шепот все невнятнее, а Цирков уже на грани сна.

— Алексей Германович под действием снотворного, прошу вас выйти из палаты, — вновь подает голос медсестра.

— Пойдем, — тихо зовет Оленев, подталкивая к выходу. Киваю, делая шаг на выход, но внезапно чувствую хватку на запястье и с удивлением оборачиваюсь на Алексея, схватившего меня за руку. Цирков еще не спит, более того, несмотря на вскрики медсестры даже приподнялся, глядя мне прямо в глаза и выдыхает, смеясь:

— Крыса. Среди людей твоего отца есть крыса, Доронов. И у вас скоро не останется никакого выбора.

Его смех все еще стоял в моих ушах. Противный, тихий, но такой довольный собой. И пока мы спускаемся, выходя из здания, в едва разыгравшуюся метель, до меня наконец доходят его слова.